Скифа сарматские языки.

Иронская надпись греческого письма на инталии из Эрмитажа (IV в. н. э. Абхазия)

В Государственном Эрмитаже в Ленинграде (отдел Востока, инв. № ω 1170) хранится инталия с тремя погрудными изображениями женщины, юноши и мужчины и с надписью греческого письма, по-гречески не интерпретируемой.
Опубликовавший эту инталию Р. В. Кинжалов посвятил еи специальную статью.
Инталия представляет собой плоский оранжево-красный овальной формы сердолик, заключенный в золотую оправу.
Лицевая сторона оправы расцвечена 26 гнездами, заполненными вперемешку стеклышками красного цвета и серо-зеленоватой пастой. Стеклышки и паста не везде сохранились. Оборотная сторона оправы совершенно гладкая. С боков и в нижней части оправы имеются ушки, указывающие на то, чо инталия была составной частью какого-то украшения. Размер инталии вместе с оправой равен 3,9х5,15 см, самого камня — 2,5х3,4 см. Вес инталии в оправе 15,72 г.
Инталия поступила в Эрмитаж в 1888 г. из Абхазии от В. М. Шервашидзе. Точное место и обстоятельства находки неизвестны, но на основании архивных данных Эрмитажа можно заключить, что она была найдена где-то в районе впадения р. Келасури в Черное море.
Рассматривая надпись на инталии с чисто внешней стороны, убеждаемся, что она вырезана зеркально. Следовательно, читать надпись на инталии следует по оттиску слева направо (см. табл. XXIII).


На оттиске с инталии слева мы видим изображение женщины средних лет. Корпус женщины дан в полуфас, лицо в профиль. У нее большие глаза, довольно прямой крупный нос, маленький рот; волнистые волосы опускаются до плеч. Взор женщины обращен вправо, где рядом с ней, в центре инталии, помещено в фас изображение юноши. Лицо юноши на четверть оборота повернуто в сторону женщины. У него короткие вьющиеся волосы. Направо от юноши изображен лицом в профиль и корпусом в полуфас, как и женщина, мужчина средних лет, с небольшой, обрамляющей лнцо бородой и усами. У него также волнистые волосы, довольно крупный нос, глаза меньше, чем у женщины. Взор мужчины обращен в сторону женщины и юноши. Все трое одеты однообразно, что характеризует, как нам представляется, этническое единство лиц. Поверх сорочки с круглым воротом накинута какая-то одежда то ли с отворотом, то ли с опушкой, вероятно, узорчатая, о чем говорит штриховка ткани.
По овалу на сердолике вырезана надпись греческого письма. Она начинается слева от изображения женщины. Здесь снизу вверх, как бы по овалу вырезано NINAΣ. Справа от юноши, отчасти над его головой, с небольшим наклоном вправо и в том же письме читаем OYHZ и за головой мужчины, сверху вниз, -ANHΣ. В нижней части камня, под изображениями, слева направо читается OYAPHOYHΣ.
Пытавшийся прочесть надпись на инталии ее публикатор Р. В. Кинжалов высказал предположение, что все четыре написания представляют собой личные имена, последнее, нижнее — родовое, но объяснить эти имена, кроме предположительного женского — Нина, не смог.
При попытке интерпретации надписи у нас возникло предположение, что она выполнена сплошной строкой и отдельные написания нужно, отправляясь от этой сплошной строки, делить на образующие надпись слова и формы.
При изучении надписи прежде всего обращает на себя внимание то, что все три написания — левое, правое верхнее (если его принять за единое) и нижнее — имеют почти однообразные окончания. Это навело на мысль, что в надписи мы имеем дело с осетинским языком, если трактовать эти окончания как (Н)Σ и НΣ = (ι)ξ и ιξ, а рассматривать их соответствующими осетинскому ирон. -ис — форме 3-го л. ед. ч. настоящего времени вспомогательного глагола 'быть'.
В соответствии с этим предположением надпись на инталии представилась нам в виде трех самостоятельных фраз:
NINAΣ, OYHZANHΣ, OYΛPHOYHΣ.
В результате работы оказалось, что первая фраза, NINAΣ, состоит из женского имени NINA — 'Нина' и вспомогательного глагола (ι)Σ — совр. осет. ирон. ис — 'есть'.
Женское имя Нина, вероятно, было заимствовано из древнегрузинского языка и приобрело засвидетельствованную надписью форму уже в осетинской среде. Несколько подробнее об этом см. ниже.
Ударение в эпиграфическом осетинском женском имени NINA падало, по-видимому, как и ныне в иронском диалекте, на конечный, т. е. второй слог, и вместе с вспомогательным глаголом (ι)Σ — 'есть' составляло единый фразовый акцентуальный комплекс. Однако, как мы видим, эпиграфический фразовый комплекс NINAΣ -ирон. Нина ис — 'Нина есть’ графически отличался от орфоэпического. Получалось это потому, что в греческой лапидарной практике i subscriptum (подписная иота), в данном случае под гласной а, не писалась. Таким образом, здесь вместо обычного для рукописей Nινaξ получалось Nιναξ (см. табл. XXIII, рис. 2).
Вторую фразу надписи на инталии, что вырезана вверху со смещением вправо, -OYHZANHΣ можно разделить на следующие словоформы; OYN ZAN HΣ. Эта фраза, очевидно, исторически соответствовала современному осет. ирон уй зӕнӕг ис, с тем, однако, различием, что слово зӕнӕг было употреблено здесь в своей более древней форме, без суффикса -ӕг, и в значении не 'потомство', а 'семейство'. Взгляните на инталию. Можете ли вы представить себе в примерно одновозрастном женщине бородатом мужчине ее потомка? А ведь вторая надпись на инталии по ее местоположению относится не только к юноше, но и к мужчине. Вероятнее всего предположить здесь филиацию в значении слова ZAN
Иначе говоря, вторая фраза, транскрибируемая как ui zan is, по нашему мнению, имела значение: 'ее семейство есть' (см. табл. XXIII, рис. 2).
Сплошной текст нижней, третьей фразы надписи после разделения на словоформы представляется в таком виде: OYΛ PHOY HΣ (см. табл. XXIII, рис. 2).
Транскрибируя эту фразу как ul- riu is, мы считаем ее утраченной иронской, отвечающей по форме и значению еще живому дигорскому предложному образованию: uӕl-reu jes — 'на груди есть'.
Характеризуя предложные образования этого типа, В. И. Абаев сообщает, что они являют собой нечто застывшее, сцементировавшееся и должны быть рассматриваемы скорее как сложные слова, чем как предложные образования в собственном смысле слова (предлог сочетается здесь не с каким-либо косвенным падежом, а с основой).
Данная В. И. Абаевым характеристика этого типа предложного образования показывает, что он, этот тип, достаточно древен и, следовательно, мог существовать когда-то и в иронском диалекте, но исчез. Наша надпись дает право на такое заключение.
В целом надпись на инталии представляется состоящей из трех самостоятельных осетинских предложений: Nina(ι)s (эпигр. NINAΣ) 'Нина есть' (совр. ирон. Нина ис); ui zan is (эпигр. OYNΣ ZANHΣ —'ее семейство есть') (ср. совр. ирон. уй зӕнӕг ис, с иным значением и новой формой слова зан) и ul-rιu is (эпигр. OYΛPHOYHΣ - 'на-груди есть', в современнрм иронском утрачено, ср., однако, днгор. уӕл-реу йес).
Отправляясь от содержания приведенных предложений, можно думать, что инталия первоначально служила печатью осетинской владелице по имени Нина и на ней были вырезаны только левая боковая и верхняя сдвинутая вправо надписи, т. е. NINAΣ — 'Нина есть’ и OYHZANHΣ — 'ее семейство есть'. В дальнейшем камень-печать был использован вторично в нагрудном украшении, и тогда на нем появилась нижняя надпнсь: OYΛPHOYHΣ — 'на груди есть'. Делая эту приписку на камне-печати, резчик вырезал ее также зеркально. Соблюдением этого приема не нарушалась гармоничность надписи, что еще раз свидетельствует о художественном вкусе и грамотности резчика. Единство стиля не было нарушено.
Случаи вторичного использования камней-печатей как украшений нередки.
По характеру резьбы и моделированию изображений Р. В. Кинжалов относит инталию к последней четверти III — первой четверти IV в., указывая там же, что палеография греческих букв надписи (см. табл. XXIII, рис. 1 и 2) поддерживает эту датировку.
Однако нам представляется, что наличие в инталии женского имени Нина, проникшего в осетинский язык из древнегрузинского, не дает возможности датировать инталию и надпись на ней в рамках, предложенных Р. В. Кинжаловым.
Появление в грузинском ономастиконе личного женского имени Нина связано с личностью проповедницы христианства в Грузии каппадокийкой Ниной. Грузинская церковная традиция относит появление ее в Грузии в 315 г. Умерла она, по данным церкви, в 340 г. Таким образом, имя ее, как можно думать, стало особенно популярным и модным в Грузии и в прилегающих к ней областях после утверждения в Грузии христианства как государственной религии, т. е. около 337 г. и позже. Отталкиваясь от этих данных и соображений, мы склонны относить инталию и надпись на ней к IV в. н. э., а в пределах этого века — не раньше чем ко второй его четверти.
Следует обратить внимание на то, что носительницей христианского имени Нина, которое появилось в Грузии только в IV в., является осетинская женщина. По-видимому, владелица инталии была христианка. Маловероятно, чтобы имя Нина проникло к осетинам в IV в. непосредственно из Каппадокии, минуя Грузию.
Вероятно, место находки инталии, где-то в районе впадения р. Келасури в Черное море, т. е. на территории исторической Авазгии (Абхазии), дает возможность сделать предположение о непосредственной близости в IV в. местожительства абхазов и осетин.
Документальных известий, непосредственно и конкретно указывающих иа места, занимаемые предками осетин в горах Кавказа в IV в., мы не имеем; но если соотнести сведения об этом более поздних авторов — Прокопия Кесарийского (VI в.) и Феофана Византийского (VIII в.) — с указанием о месте находки нашей инталии, представляется возможность с достаточной определенностью заключить, что в IV в. предки современных осетин, именуемые аланами, жили в верховьях р. Кубани и южнее от этих мест, в горах Главного Кавказского хребта.
Прокопий Кесарийский определяет границы территории алан в горах Кавказа так: с юга с аланами граничат сваны, с запада — племя брухов, которое отделяет их от авазгов (абхазов), с востока — гунны-сабиры. Из сообщений Прокопия можно заключить, что аланы в горах занимали места к северу от Сванетии и к востоку от Абхазии, т. е. жили на территории нынешней Балкарии и Карачая.
Феофан Византийский сообщает, что когда император Юстиниан II направил в 703 г. Льва Исавра послом в Аланию, путь туда и обратно пролегал через Авазгию. Никакие промежуточные области и племена им не упоминаются. В этом сообщении заслуживает внимания тот факт, что владетель Авазгии, предостерегая алан против Льва Исавра, говорит им, что «Юстиниан прислал его, чтобы возбудить нас против вас, наших соседей». Аланы, в свою очередь, говорили послу про авазгов: «Мы имеем с ними сообщение, и наши купцы всегда ходят туда».
Следоэатеяьно, Феофан Византийский, как и Прокопий, помещает алан в соседстве с авазгами.
Этим путем, по которому ходили в Авазгию купцы и по которому, как можно полагать, шел в Аланию в 703 г. Лев Исавр, мог быть путь либо через Клухорский перевал к истокам р. Кодор и вдоль нее к выходу в Черное море и на побережье Авазгии, либо от истоков р. Кубани через Марухский перевал к истокам р. Чхалты, притоку р. Кодора, и далее опять вдоль р. Кодора к морю. Таким образом древняя Алания выходила на Черное море, а в горах и контролировала эти пути.
Вот почему место находки осетинской (аланской) инталии в Абхазии где-то в районе устья р. Келасури, соседней с р. Кодор, не кажется неожиданным.
Кроме этих двух фактов — факта примерной датировки инталии и факта, косвенно подтверждающего существование Алании в IV в. там же, в верховьях р. Кубани и южнее ее, где Алания находилась в VI, VIII и затем X вв., — осетинская инталия заслуживает внимания и изучения как исторический памятник сама по себе со многих сторон.
Для X в. достаточно вспомнить о находке на р. Зеленчук, притоке р. Кубани, известной осетинской зеленчукской надписи, датируемой нами 941 г. (см. ниже, очерк 2). Во-первых, инталия интересна своей надписью. На Кавказе эта надпись является первым и самым древним памятником осетинского языка чужого письма. До сих пор мы довольствовались только личными именами. Связного фразового текста мы не имели.
Во-вторых, надпись на инталии показывает нам, что диалектные различия осетинского языка начинаются намного раньше, чем это предполагалось. Ниже мы постараемся показать, что понимание этой надписи с позиций дигорского диалекта нёвозможно.
В-третьих, поскольку текст надписи осетинский и относится к изображенным на инталии лицам, не подлежит сомнению, что мы имеем здесь дело с портретами алан, предков осетин, в их физическом облике и одеянии IV в. н. э. Факт этот не менее знаменателен и интересен, чем сама надпись.
В-четвертых, обращает на себя внимание тот факт, что на инталии, при наличии трех фигур, из которых две мужских, обозначено имя только женщины, в то время как из композиционного положения фигур можно полагать, что обращенные своими профилями к центральной юношеской фигуре лица женщины и мужчины, по-видимому, находятся по отношению к юноше, а следовательно и между собой, в каком-то родстве. Очевидно, это мать и отец, жена и муж. На инталии же, как мы видим, обозначено только женское имя. Мужчина и юноша безымянны. Отсюда невольно напрашивается вывод о том, что в аланской среде IV в. были еще налицо матриархальные правопорядки, а роль женщины в обществе была столь значительна, что ее муж рядом с ней мог быть неназываем, как и ее дитя. В этой детали инталия представляет собой для исторической науки находку первостепенную.
В-пятых, изучавший инталию как памятник искусства Р. В. Кинжалов указал на то, что ее по исполнению нельзя отнести, строго говоря, ни к памятникам античным, ни к памятникам сасанидским, ни к памятникам парфянским. Такое наблюдение представляется справедливым. Его поддерживает надпись. Стилистически она настолько самобытна, в ней, фигурально говоря, настолько ярко выражено «варварство», что ее трудно поставить в один ряд с другими традиционными надписями на инталиях. Вне сомнения, и камень резал и оправу к нему ковал местный (кавказский) мастер.
В заключение следует сказать, что мы интерпретируем надпись как иронскую, а не дигорскую.
В первой фразе на инталии эпиграфическос NINAΣ может быть графически объяснено только через осетинское иронское Nina is, а не дигорское Nina jes, ибо в эпиграфическом NINAΣ в соответствии с приемами лапидарной эпиграфической практики может быть не отражено только i subscriptum (подписная иота). Иначе говоря, осетинский вспомогательный глагол после гласной а в слове NINA мог орфоэпически начинаться только с ι, а не с η.
Если бы вспомогательный осетинский глагол произно сился в данном случае не is, т. е. не по-иронски, а es (даже без j, что сомнительно и орфоэпически, и графически), т. е. по-дигорски, то резчик надписи первую осетинскую фразу, с именем собственным, оканчивавшимся на а, изобразил бы в форме NINAHΣ, а не NINAΣ. Но он этого
не сделал. Следовательно, η произносилось им как ι.
Эллинист проф. И. М. Тронский подчеркнул, что произношение «эты» как ι, а не η для данного времени (IV в.) вне сомнений, что разве только истые грамотеи, копирующие более старые образцы греческого письма, произносили графическую «эту» в тот век как η, а не ι, и едва
ли можно отнести к этим грамотеям резчика инталии, передававшего мысль по-осетински, а не по-гречески.
Действительно, подставляя во всех случаях в осетинские слова инталии вместо графической η орфоэпическое ι получаем в надписи последовательно иронские формы: Nina(i)s, ui zan is, ul-riu is. Предлог ul представляет собой утраченнуго иронскую параллель к дигорскому uӕl в таком предложном образовании, как uӕl- reu jes.
Если же стать на позицию отражения в надписи дигорского диалекта, многое окажется в ней трудно объяснить, кое-что невозможно. Прежде всего окажется непонятным, почему в надписи в начале слова дигорское е не иотировано. У резчика надписи такие возможности были. Затем окажется необычной форма NINAΣ. Как ее объяснить? Из NINAHΣ (с Н-е) на осетинской орфоэпической и греческой графической (лапидарной) почве форма NINAΣ никак получиться не могла. Наконец, как объяснить в этом случае форму OYH, отвечающую местоимению ui (совр. ирон. уй) её? Ведь если признать Н-е, то оно предстанет нам в странной форме ue вместо дигор. uoj (уой).
Можно, конечно, занять третью позицию и допустить, что резчик представлял собой субъекта, в речи которого отразилась некая ступень перехода от дигорских норм к иронским. Иначе говоря, допустить, что в одних случаях он произносил дигорское je — е, в других — иронское i. Но такая точка зрения представляется иеубедительной, ибо наличие в речи одного и того же лица норм произношения двух диалектов скорее говорило бы не об исторически переходной ступени в развитии языка, а о существовании двух диалектов уже как самостоятельных.


Г. Ф. Турчанинов

Зеленчукская надпись — памятник ясского диалекта осетинского языка (X в. (941 г.) Северный Кавказ)

Венгерский тюрколог Ю. Немет первым из ученых столкнулся с ясским диалектом. В списке слов на языке ясов, алан, которые пришли в Венгрию в XIII в. вместе с половцами из южнорусских степей, осетинский язык оказался мешаным — ироно-дигорским, с преобладанием в нем черт последнего. Этот язык был назван ясским диалектом.
Впервые мы обратили внимание на ясские диалектные особенности при интерпретации четвертой аланской надписи Маяцкого городища VIII—X вв. в личном имени Шауш (диг. сос — 'молчаливый') при глагольной связке и в иронской форме. В дальнейшем, в процессе работы над памятниками осетинского средневекового письма и языка, становилось очевидным, что ясский диалект был распространен на довольно обширной территории юга России и Северного Кавказа.
Ясской, т. е. ироно-дигорской, при новом пристальном рассмотрении оказалась из известных памятников и надпись на Зеленчукской плите, в которой мы перечитываем заново с позиций ясского диалекта шестую-девятую строки и конечное слово надписи перед датой (табл. XXIV, рис. 1 и 2).

Высказанное нами ранее мнение о том, что на осетинский язык памятника оказал влияние язык средневековых кабардино-черкесов (касогов), следует считать потерявшим свое значение. Зеленчукская надпись — памятник во всех отношениях осетинский.
Первое слово шестой строки σαχ соответствует совр. осет. сахъ (хъ) — 'доблестный'.Геминация фарингала в графике памятника не отражена. Следующее, второе слово шестой строки, начинающейся с греческой «иты», представляет собой начальный гласный слова, продолженного в седьмой строке. В целом оно звучит ири (эпигр. ηpη) и представляет собой дигорскую форму родительного падежа этномима ирӕ — 'осетины'. Слово ири вместе с предшествующим ему именем сахъ(хъ) образует генетивную определительную конструкцию: сахъ(хъ) ири — 'доблестных осетин...'
Седьмая строка текста, кроме перенесенной на нее части слова ири, имеет дефектное слово φο(υ)…, ранее всеми исследователями читавшееся как φου [pι] — осет. диг. фурт — 'сын', в действительности же представляющее ясское фу [до] х — 'скорбь' (по поводу смерти близких). В иронском это слово звучит фыдох, в дигорском фудонх. В эпиграфическом тексте было φο(υ)δοx с пропуском Υ (ср. ниже ηστο(υ)p) и с перенесением χ на восьмую строку, так как на остающемся свободиом от графем месте седьмой строки можно уместить только две буквы. Этими буквами были: δο, а не υpτ. При новой интерпретации слова получает хорошее объяснение наличная в начале восьмой строки буква χ.
В восьмой строке, кроме буквы χ от слова фу[до]х, имеется еще одно целое слово: οβο. По моему убеждению, оно выписано со стяжением конечного дифтонга ау в о и соответствует ирон. обау — 'надмогильный курган'. В дигорском диалекте это слово в форме обай имеет значение 'могила', 'склеп'. Мне представляется, что дигорское значение слова более подходит к тексту памятника.
Слово обау (эпигр. οβο) вместе с предшествующим ему фудох образует вторую определительную конструкцию текста: фудох обау — 'скорбная могила'. Соединяя в единое целое разъясненные выше слова шестой-восьмой строк, получаем фразу: сахъ(хъ) ири фудох обо (-обау) —'доблестных осетин скорбная могила'. Фраза соответствует осет. ирон. сахъхъ иры фыдох обау. Далее следуют имена погребенных.
Самым дефектным из личных имен оказывается первое. Имя дано в дигорском оформлении: Истур (эпигр. ηστο(υ)p) - 'Большой'. Протетическое и помещается на восьмой строке, слог стур — на девятой. В памятнике буквы σ и τ даны в лигатуре τ, типичной для X в. К τ справа вверху присоединена буква о в виде скобы, обращенной раствором вправо. Такое открытое о, кроме нмени Истур, наблюдается в слове οβο — осет. ирон. обау — 'могила'. Личное имя Истур дано в родительном
падеже на -и.
В дальнейшей интерпретации, вплоть до двадцатой строки, мы солидарны с В. И. Абаевым. Поправка вносится в слово двадцатой-двадцать первой строки, которое В. И. Абаев интерпретирует как цирт(ӕ) , в надписи τξηpϋε. В. И. Абаев читает текст зеленчукской надписи как текст чисто дигорский. Его интерпретация эпигр. τξηpϋε как цирт(ӕ) говорит о том, что он допускает существование в прошлом дигорской формы с гласным исходом, при современной цирт. По нашему мнению, конечная гласная ӕ (-греч. ε) отражает ясскую краткую форму глагольной связки, равную диг. ӕй, ирон. и.Не исключено, что после «эпсилон» -ӕ в надписи резчиком была допущена еще одна описка, не вырезана «йота», при которой глагольная связка в ясском диалекте звучала, как и в дигорском, — ӕй. При транслитерации текста современным греческин письмом возможная «йота» надписи заключена в круглые скобки (см. табл. XXIV, рис. 1). Иначе говоря, в полном соответствии с нормами осетинсного синтаксиса конец текста надписи читаем: цирт ӕ(й) — 'памятник есть'.
В целом осетиноязычный текст зеленчукской надписи в новом чтении с позиций ясского диалекта представляется в таком виде: сахъ(хъ) ири фу[до]х обо: Истури фурт Бакатар, Баката[р]и фурт Анбалан, А [н] балани фурт Лак, ани цирт ӕ(й) — 'Доблестных осетин скорбная могила: Истура сын Бакатар, Бакатара сын Анбалан, Анбалана сын Лаг, этих (-их) памятник есть'.
Далее следует дата памятника. В автографии Г. И. Куликовского она отделена от текста точкой (см. табл. XXIV, рис. 2). С переводом обозначенного на памятнике исчисления времени по солнечному циклу на обычное дата соответствует 941 году н. э.
Зеленчукская надпись является памятником осетинского языка, а не письма. Ни древние, ни средневековые осетины не имели своего оригинального письма на греческой графической основе. На зеленчукской надписи это особенно заметно — оно не приспособлено к осетинской фонетике: фарингальный хъ так же, как и увулярный х, одинаково передаются греческим «хи», шук т передается то «тэтой», то «тау», а взрывной б, то через «пи», то через «бэту». Резчик надписи не соотносил графику греческого письма с фонетикой ни своего языка, ни византийско-греческого. Если такое соотнесение кое-где и наблюдается, то оно случайно. Традиция письма греческими буквами на осетинском языке отсутствовала. Это подтверждается, в частности, большим количеством описок в тексте зеленчукской надписи. Собственное письмо средневековых осетин было, как мы это знаем, письмом арамейско-сиро-несторианского дукта.
Под зеленчукской плитой лежали члены одной осетинской фамилии. Похоронены они были одновременно, по-видимому, в результате постигшего их какого-то трагического события. Всех погребенных объединяет один эпитет - 'доблестные'.
Не исключено, что зеленчукская могила была кенотафом, т. е. захоронением без погребения. У горцев Северного Кавказа, в том числе и у осетин, такие символические памятники практиковались в тех случаях, когда соплеменник или соплеменники погибали вдали от родины. Кенотафом, в частности, оказался Этокский памятник с кабардинской надписью 1130 года. Раскопки, произведенные археологом Г. И. Ионе на месте, где стояла Этокская статуя, не обнаружили погребения. По информации, полученной нами от В. И. Абаева, осетины устраивали кенотафы чаще всего на дорогах и у источников, т. е. в местах, наиболее часто посещаемых жителями того или иного селения и проезжими людьми.
В 1964 г. Северо-Осетинский научно-исследовательский институт снарядил археологическую экспедицию для поисков зеленчукской плиты. Последним видел ее в 1892 г. Г. И. Куликовский. Поиски не дали результатов. «Район, где она должна (была) находиться (ныне) покрыт почти сплошь девственным лесом, а почва в лесу покрыта слоем мха, опавших листьев и валежника. Найти лежащую плашмя плоскую плиту в таких условиях и за короткий срок (оказалось) чрезвыцайно трудно». Таково заключение археологической экспедиции.
По нашему мнению, обращение к тексту зеленчукской надписи с позиций ясского диалекта осетинского языка делает интерпретацию памятника более четкой. Едва ли при отсутствии самого памятника можно было бы достичь большего.


Г. Ф. Турчанинов

О сарматском боге Уатафарн-е - В.Ф. Миллер.

Профессор Лейденского университета (Нидерланды) Александр Лубоцкий. Вышла его монография, в которой впервые опубликованы все 24 аланские маргиналии (заметки, ремарки) на полях византийского манускрипта 13 века. Автор сделал вывод о близости их языка к иронскому на ранних этапах его развития...

https://lookaside.fbsbx.com/file/Lubotsky_A_-_Alanic_Marginal_Notes_in_a_Greek_Liturgical_Manuscript_-_2014.djvu?token=AWxVaG2X4rMfFbpfyKyeEUFiVn5uIFLZRafJFFrKo4wAP7NsHXdWB7ubypCaduqR1jYlaOQgoABOfLz59aPjyejnRswHycdJk_7g2z-yFGj43hnMJdLcaQHr-v6wWsQ-JCHU1WmHni_UXohvAKlYxqPIuI6qWRZhuB_CCpjj0vtZaw

Памятники алано-осетинской письменности. 2013 г.


Авторы: Ладислав Згуста, Абаев В.И., Агусти Алемань и др.
———————————
В книге «Памятники алано-осетинской письменности» впервые собраны научные исследования ведущих ученых мира разных поколений по данной проблеме. Книга рассчитана на научных работников, аспирантов и широкий круг читателей.
———————————
ПРЕДИСЛОВИЕ НАУЧНОГО РЕДАКТОРА
ЧАСТЬ I. ЗЕЛЕНЧУКСКАЯ НАДПИСЬ
• • • Згуста Ладислав. Староосетинская надпись из долины реки Зеленчук (перевод Басаевой М. Дз.).
• • • Миллер В. Ф. Древнеосетинский памятник из Кубанской области.
• • • Пчелина Е. Г. Доклад на ученом совете Северо-Осетинского научно-исследовательского института при Совете министров СОАССР. 1946 год.
• • • Абаев В. И. Древнеосетинская Зеленчукская надпись.
• • • КамболовТ. Т. Зеленчукская надпись.
• • • Кузнецов В. А., Черчесова М. Д. Рецензия на монографию Л. Згусты «Староосетинская надпись из долины реки Зеленчук».
• • • Агусти Алемань. Язык алан: общая проблематика.
• • • Кузнецов В. А. Новые данные о Зеленчукской надписи X века.
• • • Кузнецов В. А. Древности Верхнего Архыза.
ЧАСТЬ II. ДРУГИЕ ЛАПИДАРНЫЕ ПАМЯТНИКИ
• • • Николаишвили В. В., Чихладзе В. В. Жинвальский могильник (по материалам 1974 г.).
• • • Балахванцев А. С, Николаишвили В. В. «Алан Бакур» из древней Иберии.
• • • Карсанов А. Н. Аланское слово на сосуде из Саркела.
• • • Турчанинов Г.Ф. Трусовская осетинская сирийско-несторианская надпись первой половины XIV столетия (Опыт чтения и характеристики находки).
https://lookaside.fbsbx.com/file/%D0%9F%D0%B0%D0%BC%D1%8F%D1%82%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%B8%20%D0%90%D0%BB%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B9%20%D0%BF%D0%B8%D1%81%D1%8C%D0%BC%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%B8..djvu?token=AWzfsmDJRMhBUi1qTuwgWrJmRFrYf1GaEJm-lIZhHNo6Aq0icqJCJgU-uJN4zGnE0bD2aQwp7NYnYY7E1aPB7mWGYrta9H60XiTgy8wBlEGavg2d8GEMlGk74MQ02aURFFAFKHJ82fev1JebNLapqMwWafUKjbbJmJ8LLShFe8uflg