Eurasian Forum DNA
Вы хотите отреагировать на этот пост ? Создайте аккаунт всего в несколько кликов или войдите на форум.
Поиск
 
 

Результаты :
 


Rechercher Расширенный поиск

Последние темы
» Палео-антропология, краниологические данные древних народов, материалы по реконструкция лиц древних народов.
ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА EmptyСб Май 28, 2022 8:15 am автор Admin

» Y гаплогруппы
ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА EmptyПт Дек 17, 2021 6:20 pm автор Admin

» Гаплогруппа J2
ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА EmptyПт Дек 17, 2021 6:18 pm автор Admin

» Алания - аланы.
ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА EmptyПт Дек 17, 2021 2:01 am автор Admin

» Сарматское племя "Языги".
ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА EmptyПт Дек 17, 2021 1:59 am автор Admin

» Аланская беседка «история ДНК и факты».
ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА EmptyПт Дек 17, 2021 1:57 am автор Admin

» Осетия и осетины.
ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА EmptyПт Дек 17, 2021 1:56 am автор Admin

» ДНК данные узбеков.
ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА EmptyВт Окт 20, 2020 3:57 am автор Farkh

» Indo-Europeans. Индо-Европейцы.
ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА EmptyЧт Сен 17, 2020 5:26 am автор Admin

Март 2024
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

Календарь Календарь

Часто упоминаемые пользователи
Нет пользователей


ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА

Перейти вниз

ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА Empty ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА

Сообщение автор Admin Пн Фев 20, 2017 11:59 am

Самая высокая, самая дикая, непроходимая и в то же время самая живописная часть Главного хребта Кавказских гор лежит между истоками Кубани и Риона, от вершины Донгуз-оруна до вершины Цигит-баши-кая, составляющей первое звено Дигорского отрога. К востоку и западу от этой части начинается уже понижение гребня. Так, на востоке Мамисоновский перевал имеет уже высоту только 9390 фут., а на западе Нахарский — 9617 фут. и Клухорский несколько ниже, тогда как ни один из перевалов указанной части не спускается ниже 11000 фут., т.е. ниже снеговой линии. Высота указанной части гребня доходит до 4 верст, а отдельные пики подымаются выше 5 верст. На этом стоверстном протяжении гребня и на его отрогах (из которых некоторые, как напр., Эльборусский и Дых-тау, превосходят высотою самый гребень) находятся и высочайшие пики Кавказских гор: Эльборус — 18526 фут., Донгуз-орун более 17000 фут., Ужба (Уч-баш) столько же, Дых-тау — 17096 фут., Коштан-тау — 16923 фут., Тет-нульд более 17000 фут. (по определ. Дечи) (К этим пикам надо еще прибавить следующие: Шхара (17038 ф.), Джанга-тау (16657 ф.), Катын-тау (16296 ф.) и Гестола (15943 фут). пр. Н. Я. Динника.), Ушкульский пик, который английские альписты приравнивают по высоте к Эльборусу, Пасис-мта (Фазиса-вершина) около 17000 ф. [60] и многие другие. Громадные ледники названных пиков питают три больших реки Кавказа: Кубань, Терек и Рион. Кроме того ледниками южного склона этой части еще питаются: Цхенис-цхали (большой приток Риона), Ингур, орошающий Сванетию и Мингрелию, и Кодор, орошающий Абхазию.

Мертва природа на вершине гребня и его отрогов. Неподвижные серые скалы громоздятся друг на друга и склоняют свои утесы над голубыми глетчерами. Белоснежные вершины замерли в своем величии. Мертвая тишина окружающего наводит уныние, а треск в ледниках и неожиданные обвалы — страх и трепет на душу. Ни кустика, ни травинки: мертвые снеговые поля, грозные скалы и вершины — и ничего более! И только счастливый путник увидит вдали торчащего на скале тура или прячущуюся в камнях горную индейку, да могучего орла, парящего иногда над вершинами. А внизу, у подножия гребня, природа ликует в своем роскошном весеннем убранстве...

Истоки рек пробивают себе путь в гранитных глыбах от ледников по глубоким живописным долинам. Несколько отдельных долин соединяются в одну общую, убранную в темную зелень хвоев и ниже в светлую зелень листвы. Такая долина уже обитаема и человеком — горцем. По долине к самому берегу горной реки лепятся убогие землянки, сакли горцев, а на предгорьях у самых ледников на живописных альпийских лугах пасутся их многочисленные стада овец, лошадей и пр. скота.

Земли по истокам Кубани (от Картджюрта), по истокам Малки, Баксана, Чегема и Черека заняты горским племенем, которое называют общим именем горских татар. Прежде всего этих горцев следует отличить от северных соседей их — кабардинцев, с которыми они в исторической вражде и ничего общего не имеют. Кабардинцы, занимая плоские предгорья и часть степей Кубанских и [61] Терских, отрезывают горцев от казачьих поселении Кубанского и Терского войска. Другие западные соседи горских татар, черкесы, отделены от них значительными возвышениями и дружбы не водят, ибо жизнь их строго обособлена, замкнута. Обычаи черкесов строго воспрещают смешивать кровь своего племени с какою-либо иною кровью. Виновников такого смешения, как нам говорили на Кубани, черкесы изгоняют из своей среды, а зачастую и убивают. Восточные соседи горских татар — дигорцы (осетины) отделены от них высоким Дигорским кряжем, что тоже не выгодно для сношения этих племен. На юге Главный хребет с его ледниками, а за ним сваны и вольные рачинцы, которые изредка летом, когда ледники и горные проходы становятся относительно доступными, посещают горских татар с целями коммерческими, закупая у них скот или на деньги или на товары (дешевые ситцы, веревки, табак и т.п.). Рачинцы имеют даже свои убогие лавчонки в некоторых обществах и нанимаются в батраки к горским узденям.

Горские татары, таким образом, заперты в своих трущобах со всех сторон, что дало им возможность сохранить до последнего времени свои национальные особенности.

Сами они природными условиями делятся на группы, обособленные мало проходимыми горными хребтами. Каждая из этих групп, имея много общего с другими, имеет и свой особенный отпечаток. Разновидность групп является следствием природных условий, исторического прошлого и стороннего влияния. Так, горцы истоков Кубани и долины Баксана (Урусбий) называют себя карачаевцами, производя это название от древнего князя их Карчи, который живет в народных преданиях, как устроитель их рода, как герой, которому равного они не знают. К этой же группе [62] причисляют себя и чегемцы, занимающие долину Чегема.

Долину Черека-тхахо (Называют также «Хуламский Черек» в отличие от Черека, вытекающего из Болкарии. Н. Д.) занимает группа Безинги и ниже — Хулам. Первая из этих групп по внешнему виду мало походит на чегемцев. Громадный рост, соответствующая ширина плеч, выдавшиеся скулы, широкие челюсти, толстые губы, большие редкие зубы и небольшие злые глаза — вот отличительные особенности безингийцев. Это самая дикая из всех групп (Безингиевцы мало отличаются от карачаевцев, урусбиевцев, чегемцев и хуламцев и несомненно принадлежат к той же татарской расе, как и все только что упомянутые племена. Что же касается балкарцев, то они, действительно, отличаются гораздо заметнее от прочих горских татар. Это признают и сами горцы. Н. Д.).

Хуламцы и особенно балкарцы, занимающие долину Балкарского Черека, представляют несомненный конгломерат племен: кабардинского, осетинского, еврейского и собственно татарского. Такую смесь племен возможно объяснить лишь тем, что местность эта, открытая с востока широкими долинами рек, была театром кровопролитных войн между осетинами, древнейшими ее обитателями и ордами кочевников, двигавшихся с востока. Случаи же переселения сюда из Кабарды и других мест нередки и в настоящее время: ассимилируясь с коренными обитателями, переселенцы вносят в обычаи и нравы кое-что и из своего племени.

Горские татары представляют, таким образом, не мало интереса для исследователя как своим прошлым, так и настоящим.

Мне пришлось за каникулы проехать все указанные группы татар, пришлось полюбоваться чудными картинами природы и наблюдать кое-что из жизни этого племени. [63] Наблюдения эти и послужили материалом для предлагаемого очерка, в котором отведено место и описанию мало известной природы этого края.

Мы ехали через Сванетию. Сванеты все земли за хребтом от них называют Карачаем, когда говорят только о земле и употребляют названия групп, когда говорят о народе. Этих названий будем придерживаться и мы в своем очерке.

Из литературы о горских татарах мы пользовались только прекрасным очерком Ковалевского и Иванюкова: «У подошвы Эльборуса» («Вестник Европы» 1886 г., кн. 1-ая а 2-ая). Авторы этого очерка исследовали на месте только население Баксанской долины. Труд наш может послужить некоторым образом дополнением и иллюстрацией указанному очерку и является вполне самостоятельным, хотя, конечно, не научным. [64]

В. Я. Тепцов.

I. Карачай.

Долина Накры. — Донгуз-орун. — Истоки Баксана. — Ледник Азау. — Перевал Джиппер. — Эльборус с юга. — Ледяная котловина. — Ледник Улу-кама. — Истоки Кубани. — Долина Улу-кама. — Карачаевские пастухи. — В гостях у Шовгая. — Боча-бох. — Суслики. — Хурзук и его обитатели. — Предания карачаевцев. — Камень Карча-таш. — Настоящее Карачая. — Карачаевские новаки и консерваторы. — Абреки. — Положение женщины. — Торговля. — Карачаевские пьяницы.

Наилучший путь в Карачай из Сванетии пролегает через Главный хребет по перевалу Донгуз-орун. Долина реки Накры (приток Ингура) служит воротами в Мингрелию из Карачая и Сванетии. Красота этой долины выше всякого описания. Ее окаймляют два, значительной высоты, гребня: Гвирешир — с запада и Нейрак — с востока. На них ютятся белоснежные вершины, с которых висят небольшие глетчеры. Из-под глетчеров с шумом вырываются ручьи и красивыми каскадами падают со скал в долину. Плоское узкое дно долины заросло дремучим первобытным непроходимым лесом, в котором преобладают хвойные и особенно ели, а березы и осины красивыми группами выделяются на темном фоне хвойных деревьев; на прогалинах в лесу встречаются густые пестрые ковры красивых цветов; ароматы ландыша напояют воздух. — Долина на север замыкается двумя красивыми вершинами: Донгуза-оруном и Кормашем. Последний составляет первое звено цепи Гвиркшир. С отвесных боков Кормаша скатываются к подножью его большие снежные обвалы, которые, подобно ледникам, питают Накру. Тут же, у подножья [65] Донгуз-оруна и Кормаша, на пространстве нескольких квадратн. верст, лежат остроконечные гранитные валуны, образуя хаотическое нагромождение, почти недоступное для пешехода. Место это сванеты называют Узгад. К Донгуз-оруну по обнаженным бокам Главного гребня вьется узкая, едва заметная тропинка. Колесит она неправильными зигзагами по разным направлениям, подымаясь все выше и выше к белоснежным пикам; близко к вершине гребня тропа теряется в снежных полях, которые дают многочисленные ручейки, шумно сбегающие к подножью, чтобы там соединиться и образовать реку. Поля эти иногда вовсе исчезают под палящими лучами летнего солнца. За снежными полями торчит острый гребень Главного хребта. Тропа прорезывает его поперек. Воротца эти под самою шапкою Донгуз-оруна и составляют крайнюю высоту перевала, — высота эта не ниже 11,000 фут. — С вершины Главного гребня открываются великолепные ландшафты и перспективы гор к югу и северу. Горы складываются в симметричные группы, тянутся параллельными гребнями и составляют красивые понижения — террасы гор. Террасы украшаются растительностью, каскадами, водопадами и разноцветными, причудливых форм, скалами. Далеко, далеко изредка торчат одиноко белоснежные пики параллельных кряжей и отрогов, а к ним тянутся волнообразные ярко-зеленые плоскогорья, на которых зоркий глаз может отыскать копошащиеся темные пятна и точки, — это стада горных овец. Глубокие долины прорезывают горы в разных направлениях и горные потоки этих живописных долин дополняют и оживляют красоту ландшафтов. Привлекательно-живописны южные склоны гребня, грозно-суровы его северные склоны. Куда ни взглянешь — всюду пропасти, одна другой мрачнее и глубже. Над пропастями со скал нависли могучие глетчеры, производящие весьма частые завалы. Страшное и красивое зрелище [66] представляет завал! Влекомая собственной непомерною тяжестью ледяная глыба переламывается над скалою, с треском летит вниз, разбивается о встречаемые на пути падения камни в куски, в искрящуюся ледяную пыль; камни, в свою очередь, рушатся и летят вместе со льдом вниз на дно зияющей пропасти; а на дне ревет поток, унося свалившиеся камни и льдины. Опустошительные разрушения делают все более и более недоступными склоны гор. Одни только многочисленные белоснежные пики торчат уже многие тысячи лет, пока непоколебимо и равнодушно внимая разрушению их оснований... Дальнейший путь лежит по леднику Донгуз-оруна. Ледник этот занимает угол между главной цепью и Эльборусским отрогом. Он имеет вид опрокинутых вверх дном нескольких гигантских котлов, между которыми лежат углубления, изрезанные в разных направлениях трещинами. В выемки, свободные от трещин, собирается вода, образуя красивые озерца на льду. Трещины в этом леднике не широки, от 1/2 до 1 1/2 аршин. Для путника узкие трещины опаснее широких: они часто заносятся снегом, и присутствие такой трещины может только открыть замечательная чуткость проводников из местных горцев.

У подножия Донгуз-оруна красивое небольшое альпийское озеро. Чистая, как хрусталь, вода его отливает цветом неба. Далее, множество валунов, весом в несколько тысяч пудов, заграждают путь и делают его непроходимым.

Из-под ледника вырываются с оглушительным шумом две реки, которые, соединясь в полуверсте от устья ледника, дают начало Баксану — одному из наибольших притоков Терека.

Долина Баксана — одна из наиболее красивых долин северного склона, о чем свидетельствует и самое название [67] реки: Бак-сан, в переводе — «посмотри сам». Особенную красоту придает ей начинающийся в верстах пяти от ледника стройный хвойный лес, заполняющий все плоское дно долины, которая, постепенно расширяясь, уходит, наконец, в, темно-синюю даль степей. Горцы Урусбиевского общества, между прочим, промышляли и этим превосходным лесом; теперь же, как нам говорили, лес этот находится под запретом и составляет казенную собственность, оспариваемую князьями Урусбиевыми.

Долина Баксана принимает в себя боковые долины, образуемые отрогами Главного хребта. Наиболее дики из них те, что ведут отсюда к Эльборусу.

Как по долине Баксана, так и по зеленым плоскогорьям между боковыми долинами, у самих ледников, бродят многочисленные стада рогатого скота, сопровождаемые страшными волкодавами и добродушными пастухами, которые вооружены часто только одною дубиною с крючком на конце. Крупный скот и лошади бродят без присмотра и сами, по привычке, собираются к ночи на места стоянки (кош). Скот, загоняется на ночь в особые загороженные помещения или базы.

Название Донгуз-оруна (в переводе — «свиной баз») местные горцы объясняют тем, что карачаевцы (По словам князя Измаила Урусбиева сюда пригоняли свиней на пастьбу не карачаевцы, а сванеты. Н. Я. Д.) до принятия магомеданства пасли здесь свиней, для которых устраивали многочисленные свинные базы.

Отрог, оканчивающийся на севере Эльборусом, служит границею между Кубанскою и Терскою областями. Из долины Баксана есть два пути в Кубанскую область: через Эльборусский отрог перевалом Джиппер по леднику Азау к истокам Кубани и по притоку Баксана, Кыртык, [68] вокруг Эльборуса с севера и далее по истокам Малки и по плоскогорью Садырлар в аул Хурзук на Кубани.

Жители Баксана имеют постоянные сношения с карачаевцами, живущими по истокам Кубани и избирают для этих сношений более удобный, хотя и более далекий путь, по Кыртыку; через глетчер же Азау ходят очень немногие смельчаки и преимущественно воры со скотом. Недоступность пути, дремучие леса в истоках Кубани и Баксана дают ворам с краденым скотом надежное убежище от караулов, которые горцы содержат на свой счет у всех горных проходов в Сванетию и Рачу. Горцы не помнят, проходил ли кто-либо из путешественников через Азау, так как и за большую плату редкий из карачаевцев решится проводить путешественника по этим дебрям и скалам. Только беспечные и безучастные к своей жизни сваны пойдут с путешественником хоть в самый ад. Мы решились пройти в Карачай перевалом Джиппер через Азау. Проводники предупреждали нас об опасности пути и советовали идти по Кыртыку, но мы встретили под Азау осла с вьюком и погонщика — карачаевца, который, подтверждая трудность пути, сказал, что если мы обладаем хотя небольшою опытностью в лазании по скалам, то победим и этот перевал. В помощь нашим сванам мы взяли одного из карачаевских караульщиков.

Глетчер Азау лежит в широкой плоскодонной долине между оголенными гранитными скалами. Долина его входит в долину Баксана. Дно этой долины сплошь заросло дремучим сосновым бором, в котором, по мере приближения к нижнему концу ледника, попадаются громадные валуны гранита. Внимательный осмотр окрестностей убеждает путника, что бор этот вырос на месте древнего глетчера и его морен. Последние свидетельствуют о том, что глетчер Азау уменьшился в ближайшее к нам время не [69] менее как на версту, и ныне по словам горцев, заметно уменьшается (До пятидесятых годов ледники Кавказа увеличивались, теперь же они отступают. Н. Я. Д.). Лес начинается саженях в 100 от ледника. Конец глетчера имеет не более 20 саж. в ширину и представляется сплошною стеною в 6 — 8 саж. высоты. Из под стены с большим шумом вырывается река Баксан.

Перевал через Азау сделан был нами при ясном безоблачном небе. Едва заметная тропа вначале колесит по левой, северной, морене и скоро теряется в ней. Множество остроугольных камней во многих местах делают путь положительно невозможным, что заставляет путника сойти на ледник и отыскивать путь среди зияющих трещин. Поверхность глетчера в устье производит впечатление застывших морских волн. Более часу мы карабкались по морене, а затем вступили на отлогую и почти ровную поверхность глетчера. Глетчер как-то вдруг расширился и образовал обширное зеленовато-серое поле, окаймленное со всех сторон скалами и белоснежными вершинами. На скалах нависли меньшие глетчеры, а за ними снеговые поля, среди которых кое-где торчат исполинскими зубцами одинокие гранитные утесы. На поверхности ледника нам попадались скелеты лошадей, волов, овец, перепелок, замерзшие мотыльки и мухи, чаще же всего — скелеты погибших туров и большое число турьих рогов, достигающих иногда в длину 2 арш. Путь по леднику вначале был легок, подъем незначителен; шероховатая поверхность льда не позволяла ногам скользить; встречались трещины, но их или обходили, если они были широки, или перепрыгивали, если они были узки. По поверхности ледника журчат ручейки, которые большею частью исчезают или в бездонных трещинах, или в воронкообразных колодцах. [70] Немногие из ручьев достигают конца глетчера, где они каскадами падают с ледяной скалы в вырвавшуюся из-под льда реку. Через трещины до слуха путника долетает отдаленный гул и рев подледной реки, увидеть которую нам не удалось даже через самые широкие трещины. Иногда слышались глухие выстрелы в леднике — это трещал лед, образуя новые щели.

Большинство трещин имеют поперечное направление, что обусловливается, по всей вероятности, поступательным движением глетчера и неровной, волнистой, поверхности его ложа. Долевые трещины на Азау очень редки и обыкновенно узки — не более 1 1/2 аршина, тогда как поперечные достигают 1 1/2 саженной ширины. Две отвесные зеленоватые стены льда уходят в неизмеримую глубину, из которой доносится зловещий рев подледной реки и водопадов. В стенах встречаются отверстия — естественные ледяные штольни, по которым течет вода до трещины, где она образует красивые водопады, Брызги от этих водопадов рассыпаются в искрящуюся водяную пыль, которая облаком стоит в трещине и скрывает от взоров наблюдателя дно пропасти. Много прогоняемого скота гибнет в таких трещинах. Встречаются трещины, суживающиеся на глубине нескольких саженей до полуаршина. Упавший в такие трещины скот извлекается следующим способом: смельчак горец обвязывается веревкой; товарищи спускают его в трещину, там он рубит на куски застрявшее животное, привязывает части его к другой веревке; товарищи, вытащив все мясо, вытаскивают и его на свет Божий.

Узкие трещины часто заносятся предательским снегом. Чуткие ослы и катера, осторожно ступая, угадывают присутствие такой трещины и перепрыгивают их, часто завязая в снегу задними ногами. Едва заметная выемка, наподобие канавки, дает знать проводникам, о занесенной трещине. [71]

Особенное внимание наше привлекли колодцы. Они образуются в широких, котлообразных углублениях; вода, падая в них, размывает их все глубже и глубже; таким образом получается во льду глубокая яма и колодезь готов. Наибольший из колодцев, виденных нами на Азау, представлял собою воронкообразное углубление, верхний диаметр которого равнялся 2 1/2 аршинам. В воронку эту с разных сторон вливалось пять ручьев. Вода, по-видимому, не вмещалась в воронке и вертелась в одну сторону на глубине двух аршин. Над воронкой подымался столб водяной пыли, а в столбе была видима радуга.

Часа через два пути по леднику северная морена как бы разорвалась, и мы увидели новый ледник, который шел параллельно Азау и посылал большой волнистый поток в этот последний через отверстие в морене. На месте слияния потока с Азау громадные нагромождения ледяных глыб и камней; поток, начинаясь гораздо выше поверхности глетчера Азау, своею силою, видимо, прорвал его северную морену и слился с ним.

Против устья этого потока начинается заметный подъем на глетчере Азау. Здесь же и начало вечного снега. Поднявшись на снеговые поля, мы увидели, что ледник, смежный с Азау, гораздо более его и начинается непосредственно от двух конических пиков на общем пьедестале. Пики эти оказались Эльборусом, ледник же Терс-кол (Кривое ущелье); по последнему обыкновенно и подымаются на Эльборус. Все горцы, как мы убедились, называют Эльборус татарским именем — Минги-тау, что значить двуглавый. Особенно величественный вид на Минги-тау открывается с высшей точки перевала Джиппер. Обе вершины кажутся отсюда доступными. Склоны их лишены отвесных скал, которые обыкновенно и делают некоторые вершины недоступными. Западный пик заметно выше восточного [72] (18526 фут.) и кажется отсюда правильным, слегка усеченным конусом. Восточный пик имеет отсюда вид колпака, верхушка которого несколько наклонена к востоку. Он ниже и уже западного пика (18431 фут.). Оба пика разделяются довольно глубокой седловиной, и каждый из них отсюда рисуется самостоятельной вершиной; с севера же оба пика имеют подобие прямых рогов на исполинской голове. Снеговые поля Эльборуса и глетчеры его отличаются обширностью. С перевала Джиппер наблюдатель во все стороны видит теряющееся в воздушной дали белое поле, прорезанное во многих местах темными гребнями скал и морен, который окаймляют глетчеры и дают начало горным долинам.

Кроме Терс-кала с восточных склонов Эльборуса сползает еще длинный и узкий глетчер Ирик, а за ним короткий, но весьма широкий глетчер Кыртык. Последний навис над скалами, составляющими правый берег речки Кыртыка. Глетчер Азау начинается от конического пика, который сванеты называют Лоша. Восточные и западные склоны этого пика испещрены темными отвесными скалами, северные же — отлоги; с них-то и свешивается глетчер в виде дугообразной извилины (наподобие плеса реки).

При старании идти как можно быстрее, ледник Азау пройден был нами в 5 1/2 часов. Отбросив 1 1/2 часа на остановки для отдыхов и, положив наименьшую скорость — 2 версты в час, можно заключить, что длина глетчера (включая сюда и снеговые поля его) не менее 8 верст; наибольшая же ширина около 4-х верст.

О высоте перевала Джиппер мы могли судить только гадательно. Снеговая линия по карте вокруг Эльборуса показана на высоте 11000 фут., перевал же Джиппер лежит далеко за ее пределами. Мы могли быть на высоте между 12000 и 13000 фут., если не выше. Влияние разреженного [73] воздуха сказалось не только на нас, но и на наших проводниках сванетах, ко всему, казалось бы, привыкших. Дыхание у всех было частое, порывистое, несмотря на получасовой отдых; пульс был от 90 до 100 ударов в минуту; кровь приливала к голове и клонило ко сну; ощущение тошноты чувствовали все. О большой разреженности воздуха можно было судить еще и по тому, что разговаривавшие проводники наши уже на расстоянии каких-нибудь 40 — 50 саж. не слышали друг друга. Звуки в разреженном воздухе глухи, а выстрел не производит обычного гула. «Гайда — пошел, барин! Не хорош! Голова пропал!» — так поднимали обыкновенно нас сванеты, и мы спешили покинуть перевал.

С высшей точки перевала видна на восток главная цепь и ее пики. До Эльборуса отсюда рукой подать; кажется одна, много две версты. Но, судя по карте, от перевала до пиков Эльборуса было не менее 10 верст. Так зрение скрадывает расстояние в горах и в чистом воздухе.


Последний раз редактировалось: Admin (Пн Фев 20, 2017 12:07 pm), всего редактировалось 1 раз(а)
Admin
Admin
Исследователь
Исследователь

Сообщения : 724
Очки : 967
Репутация : 0
Дата регистрации : 2015-12-27

https://historic.forum2x2.ru

Вернуться к началу Перейти вниз

ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА Empty Re: ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА

Сообщение автор Admin Пн Фев 20, 2017 12:00 pm

Эльборусский отрог круто обрывается к западу, вследствие чего западные склоны этого кряжа во многих местах обнажены, а ледники, лежащие между скалами не длинны; за то снеговые поля необъятны по своей ширине. Скалы к западу от вершины Лоша нагромождены в таком беспорядке, что нет возможности определить направления их, и что хуже всего — глаз не в состоянии отыскать пути, которым возможно было бы следовать через эти нагромождения, утесы и глубокие ямы, заваленные остроконечными валунами. Опытные в деле путешествия проводники наши — и те растерялись, когда пришлось им отыскивать спуск к истокам Кубани. Подумывали и о том, чтобы бросить здесь лошадей на попечение проводника-карачаевца. В поисках за удобным путем прошло более часа, но такового не оказалось, и пришлось тронуться на авось: каждый избирал путь по [74] своему вкусу. Особенное затруднение представляла глубокая яма, начинавшаяся непосредственно за перевалом. Она имеет вид глубокого котла и поражает правильностью своих очертаний. Верхний диаметр этого котла более версты, нижний вдвое меньше, глубина же более 100 саженей. Плоское дно заполнено льдом, в котором зияют страшные трещины, а в них со всех сторон стремятся ручьи. Ни единого выхода из котла нет. Куда же девается вода, стремящаяся в трещины? Ответить на этот вопрос мы не могли, сколько ни старались уяснить себе виденное. Судя по форме ямы, мы осмелились предположить, что она, быть может, кратер угасшего вулкана — так она напоминает описания некоторых кратеров (Едва ли в этом месте был кратер; вода же, вероятно, поглощается рыхлыми вулканическими породами и, может быть, где-нибудь ниже снова выходит на поверхность земли. По этой же причине страшно бедны водой склоны Арарата. Н. Я. Д.). Предположение это имеет еще некоторое подтверждение и в том обстоятельстве, что бока этого котла-кратера усыпаны массою шлаков вперемежку с рыхлым темным вулканическим туфом. Из этих же пород состоят и окружающие котел скалы вплоть до снеговых полей Эльборуса.

Быть может, более нас сведущие путешественники когда-либо встретятся с этой ямой и объяснят ее происхождение. Со всех почти сторон над ямой висят зеленоватые глетчеры, грозящие ежеминутно рухнуть на дно. Обойти котел видно не было возможности ни с юга, ни с севера: на севере высоко громоздились обнаженные исковерканные скалы, а за ними начинались обширные снеговые поля Эльборуса, до которых отсюда не менее 8 — 10 верст; на юге котел-кратер окаймляется высокими гребнем с скалистыми вершинами, бока которых отвесными рядами стен спускаются в яму. Спуститься на дно ямы казалось [75] невозможным от страшного нагромождения шлаковых камней; идти же по дну, изборожденному массою трещин, казалось еще труднее. На северной стороне котла-кратера замечалась рыхлая осыпь, состоящая из мелких обломков и пыли от выветрившихся и разрушившихся скал. Осыпь эта, начинаясь высоко под скалами, своим потеком достигала дна котла-кратера. Решились добраться до этой осыпи и по ней уже следовать до западной стены котла, где нужно было подняться, так как путь к истокам Кубани лежал в той стороне. Двое смельчаков-сванет каким-то чудом в несколько минут очутились с лошадьми на дне кратера и искусно лавируя между трещинами, добрались до западной стены котла скорее, чем мы до осыпи. Мы шли по осыпи, увязая по колено в песок и пыль. Склон осыпи до того был крут, а самая осыпь до того подвижна, что неосторожный шаг одного из нас чуть не послужил причиною его гибели: осыпь под ногами его тронулась и поползла с ним вместе ко дну котловины; валуны, лишенные опоры, покатились за осыпью и грозили сорвавшемуся смертью. Палка с острым стальным наконечником спасла сорвавшегося от большой опасности: на лету ему удалось вонзить палку в более уплотненный нижний слой осыпи, и это дало ему возможность задержаться до тех пор, пока верхний рыхлый слой осыпи сполз из-под него на дно котла, после чего сорвавшийся был вытащен наверх при помощи веревки проводниками. Все обошлось страхом и незначительными царапинами. Вслед за этим эпизодом караван наш был напуган завалом, причиною которого оказалась горная индейка. Птица эта гнездится в неприступных скалах. Напуганная нашими криками, она карабкалась по осыпи на скалы; из-под ног ее скатывались камешки, которые своим падением двинули осыпь, а с нею двинулись и валуны. И вот [76] оглушительный завал пронесся на расстоянии нескольких саженей от нас и рухнул на дно котла.

Пройдя осыпь, мы вскарабкались с большим трудом на скалы западной стены котла-кратера, и здесь открылась новая панорама гор. Отсюда начинался весьма крутой спуск по снеговым полям на глетчер Улу-кама. Речка, вытекающая из-под этого глетчера и считается началом Кубани.

Спуск по снеговым полям настолько был крут, что идти даже с палкой не было никакой возможности, тем более, что приходилось спускаться по прямой линии. Но сваны оказались изобретательными и в этом случае...

«Садись, гайда-пошел! Трещина нету, не боится!» С этими словами один из них сел и помчался вниз по мягкому снегу. В несколько секунд он очутился у начала пологого глетчера, до которого было отсюда не менее 2 вер. Оставшиеся последовали его примеру, и все мы съехали в несколько секунд с высоты, на которую возможно подняться в 2 — 3 часа и то с большими усилиями.

Далее нам пришлось пройти еще около версты по леднику, и вот мы, наконец, у истока Кубани после пятидневного томительного пути по горам из Сванетии.

Вид ущелья Улу-кама у его истоков отличается особенной дикостью, которой мы до того не встречали. Мрачные скалы террасами спускаются с трех сторон ко дну ущелья; высоко, высоко, под самым сводом темного неба горят пурпуровым цветом заката белоснежные вершины и величественною своею красотою смягчают впечатление окружающей дикости. Вершины здесь отличаются особенною красотою и причудливостью форм. Обыкновенная, стереотипная форма снежной вершины — конус, более или менее правильный, часто слегка усеченный. Здесь же вершины выделяются из белого снежного поля наподобие башен, шатров, готических замков и т.п. Множество вершин и утесов высятся не [77] на самом гребне, а выдвигаются прямо на гладком снежном поле глетчеров, что составляет исключительную особенность этой местности и вида. Тут же в первый раз мы заметили морену, которая шла не по краю ледника Улу-кама, а по самой его середине и двигалась с самым ледником. Направление морены имеет некоторое сходство с буквою S, нижний конец которой обрезан. Замечено было нами и то обстоятельство, что подледная река текла прямо под мореною, о чем свидетельствовал рев воды, долетавший до нашего уха из-под морены. Тоннель, из которого вырывается река, расположен как раз против конца морены. Из всего этого следует, что морена своим расположением указывает на направление дна ущелье, служащего руслом подледной реки. Удивило нас и то обстоятельство, что начало морены вовсе не совпадает ни с гребнем, с которого ползет ледник Улу-кама, ни с какой-либо вершиною над глетчером. Морена эта занимает около 1/2 всей длины ледника и начинается прямо на ледяном поле весьма узкою лентою и у своего устья имеет около 8 саж. Ледник Улу-кама, как и многие другие, уменьшился значительно, о чем свидетельствуют боковые морены, далеко опередившие ледник в его движении. Длина глетчера, считая от скал гребня, около трех верст, ширину же определить невозможно, так как в этом направлении он составляет одно целое с боковыми глетчерами, лежащими на скалах. Освобожденное от льда русло ущелья загромождено массою валунов серого гранита; между ними пробивает себе путь бурная река. На расстоянии версты от конца глетчера река стремится вниз каскадом по весьма крутому склону. На этом пространстве ни травинки, ни мха, что указывает на довольно значительную высоту. Конец ледника находится на высота не меньшей 10000 фут., так как еще на высоте 9000 фут. в Кавказских горах встречаются кое-какие [78] растения: подснежники, лютики, тощие травы, мхи, лишаи. Здесь же все голо, — нет и признака растительности (По определению Г. Абиха этот ледник оканчивается на высоте 8720 фут. над ур. моря.). Верстах в 2 — 3 от устья ледника в глубине долины начинаются уже альпийские луга. Здесь мы встретили кош и поспешили в него на ночлег. На коше нельзя найти приюта под кровом: сами пастухи спят под открытым небом. Кош — это место стоянки стад. Для доения овец и коз огораживается часть пространства в виде круга каменною оградою; в баз этот загоняются дойные овцы и козы и выпускаются в отверстие по одной; у отверстия сидит пастух, ловит козу или овцу за задние ноги, обхватывает ее обеими руками, выдавливает из вымени молоко в деревянное ведро или в медный котел и отпускает мать к ее ягнятам, которые тут же отчаянно блеют. За этим занятием мы и застали пастухов. Нас встретила стая громадных собак, от которых мы едва отбились. Пастухи смотрели на нас с любопытством, но не прекращали своего занятия и не расспрашивали о нас проводников. Мы заявили, что желаем остаться ночевать у них на коше. Пастух поспешил выразить сожаление, что не может принять нас достойно и что угостить нас, кроме молока, нечем. Мы поспешили выразить ему благодарность за его расположение к нам и разбили свою палатку под адскую музыку козлят, ягнят, телят и прочей скотины. Смотря на полные румяные лица пастухов, мы немало завидовали их здоровью, беззаботности и вечно праздничному настроению духа. У пастухов не нашлось хлеба, а свой мы уже съели весь. Оказалось потом, что все пастухи живут только айраном (кислое молоко) и сыром; мясо едят весьма редко, а мучного не видят по целым месяцам. В последний [79] раз здесь проводники наши накормили нас хлебом дорожного приготовления. Дивились мы много сметливости и практичности наших сванет. Они предлагали нам запастись мукой еще в Сванетии, предупреждая, что в Карачае очень трудно добыть хлеб и за деньги. Мы недоумевали: для чего мука в дороге и что из нее сделаешь без печи! Но когда нас накормили под Азау пирогами и свежим хлебом, поняли мы, что и от сванет можно кое-чему научиться... Один из них в Сванетии еще прибавил к своей тяжелой ноше фунтов двадцать муки, о чем мы узнали уже только в долине Баксана. Вот как сванеты стряпают в дороге. В траве выбивают небольшую ямку, напитывают ее водою, застилают ее потом чисто вымытым ситцевым платком, насыпают на платок муки и замешивают тесто. Из внутренностей барашка и курдюка, сваренных с просырью, приготовляют начинку и устраивают пироги наподобие ватрушек. В костер бросают камни и когда они достаточно накалятся, вытаскивают их на край костра. Пироги кладутся на горячие камни; пропекаются они прекрасно, подвергаясь действию костра с одной и раскаленных камней с другой стороны. Точно также пекут и пресный хлеб в дороге. Обилие дарового масла и сыру на коше дало повод сванетам ознакомить нас с приготовлением их охотничьего сыра. Сванет-охотник, отправляясь в скалы за турами, иногда дня на два, не может взять с собою сумы с съестными припасами: они были бы ему большою помехою при лазании по скалам. И вот он додумался до охотничьего сыра. Обыкновенный горский сыр бросается в котел, в котором кипит уже масло. От действия жира сыр скоро обращается в тестообразную массу: к ней прибавляют муки, и всю смесь беспрерывно и быстро мешают чистой палкой до тех пор, пока она не станет тягучей. Затем горячую массу вытягивают в веревку, а последнюю накручивают на [80] смоченную холодной водою палку. Когда сырная веревка остынет, то становится эластичной и крепкой настолько, что ее трудно порвать. Сванет-охотник обвязывается этой съестной веревкой через плечо и идет на охоту. Сырная веревка очень вкусна. Ее можно есть без хлеба, так как она уже представляет смесь хлеба (муки) с сыром. Масло делает веревку эластичной, и она не сохнет, не черствеет и не ломается. Проводники наши сванеты удивляли нас и своею экономией в пищи. Любя есть много, они ухитряются съедать барана, напр., до последней кишки, выбрасывая только содержимое их и желчный пузырь. Впрочем, последний употребляется знахарями как лекарство и против поноса особенно. Из кишок, сала и внутренностей сванеты устраивают довольно вкусные сальтисоны. Печень пекут в горячей золе и едят ее в таком виде. Кости искусно разбивают ножом и выпивают из них вкусный мозг. Каждая косточка обгладывается с помощью ножей до последнего волоконца.

С наступлением утра тронулись мы далее по долине Улу-кама. Пастухи отказались взять деньги за угощение по обычаям гостеприимства, которые чтутся ими свято.

Ущелье Улу-кама до впадения в него Кичкене-кала не особенно живописно: массы валунов загромождают его дно. На предгорьях растут только тощие травы. Ущелье узко, часто меняет свое направление. Видны только огненные отвесные скалы. Версты за две до устья Кичкене-кала ущелье Улу-кама расширяется настолько, что образует довольно ровную долину версты в 1 1/2, шириною. Река здесь течет плавно по плоскости с весьма незначительным уклоном. На плоскости долины кое-где еще валяются громадные валуны гранита, скатившиеся с боковых скал. По долине пасутся табуны лошадей и крупного рогатого скота. Слышны песни пастухов; изредка долетают до слуха звуки [81] пастушьей дудки. Долина уже потеряла свой дикий вид и бока ее наряжаются в темную зелень хвойных лесов. Несколько боковых долин от Эльборуса входят в долину Улу-кама и позволяют видеть снеговые поля этого пика. В одну из таких долин открылся прекраснейший вид на Минги-тау с юго-западной стороны. Отсюда Эльборус рисуется действительно гигантом, его пики превосходят высотою все окрестные вершины. Оба конуса упираются своими остроконечными верхушками в голубой свод неба, и, казалось, ни одно облако не пролетит над ними, не зацепившись за их белоснежные шапки. Это единственный вид на Эльборус почти от его подножья. Полагая высоту долины Улу-кама в этом месте в 7000 фут. над уровнем моря (предельная линия лесов в Кавказских горах), получаем солидную высоту вида на Эльборус в 11500 фут. (высота пика 18526 фут.). Западные склоны Эльборуса круто обрываются в долину Улу-кама, образуя несколько красивых скалистых уступов, убранных у подножья темною каймою хвойных деревьев. И вот на этом-то гигантском скалистом пьедестале в 3 версты высотою наблюдатель видит множество красивых снежных вершин, а между ними гордо подымают в высь неба свои белоснежные головы два пика Эльборуса. Картина, достойная талантливой кисти художника!

На запад Минги-тау не посылает ни одного значительного глетчера в боковые ущелья, которые имеют вид узких, почти вертикальных, щелей в гранитной массе, спускающейся стеною в Улу-каму. Для путешественника с этой стороны отрезана всякая возможность достигнуть вершины Эльборуса.

Любуясь красотой открывшегося пейзажа, мы не заметили, как к нам подошел татарин, физиономия которого могла служить только пугалом для капризных ребят. Это был здоровенный детина лет под сорок. Рябое лицо [82] толстые вздутые губы, громадные навыкат глаза, саженный рост, вызывающая боевая поза, громадный кинжал на серебряном поясе, изодранная черкеска, мохнатая баранья шапка с плоским суконным верхом, — все это как-то невольно наводило на мысль, что перед нами по крайней мере абрек (разбойник). Он заговорил что-то на своем горском языке, но так заговорил, что руки наши невольно потянулись к револьверам. Татарин что-то орал по своему, размахивал руками, указывая на скалы и окрестные табуны. Мы уже думали, что провинились в чем-нибудь перед ним, что он сердится на что-то, чего-то требует. Видя, что его не понимают, он отстал от нас и дождался проводников, а мы, отъехав от этого чудовища на небольшое расстояние, остановились и ожидали уже какой-либо бури. Вскоре все подошли к нам и начался опять гам. Татарин, казалось, неистовствовал, размахивая руками и указывая на окрестности. На наши вопросы — в чем дело? — проводники, по обыкновению, не отвечали и продолжали горланить не хуже татарина. Понадобились угрозы, чтобы проводники ответили, наконец, нам.

Вот речь татарина, переданная нам одним из проводников:

«Мое имя Шовгай. Я горский дворянин и помещик. Все, что вы можете видеть вокруг, принадлежит мне. Вы едете через мою землю. Не нужно знать мне — куда и зачем, не нужно знать и кто вы: быть может, землемеры, или судьи, или доктора — мне все равно! Я чту обычаи моих отцов. Мне будет стыдно перед людьми и моею совестью, если вы минуете дом мой. Я желаю принять вас у себя как гостей (кунак); я желаю этого для того, чтобы вы потом не говорили, что в Карачае нет гостеприимства! Не гнушайтесь же мною и моей пищи; заверните в мою саклю. Я вас не задержу долго, — вы можете ехать далее хоть через [83] час, хоть через неделю. Я вижу, что вы люди достойные и угощаю вас достойно, чем могу. Хотите, для вас зарежу лучшего быка или десяток лучших баранов. Я богат, очень богат и такое угощенье для меня ничего не значит».

Этого, признаться, мы никак не ожидали и были поражены случившимся. Но чего же он сердился? На этот вопрос проводники объяснили нам, что они убеждали татарина оставить нас в покое, так как мы торопимся в путь, и частые остановки для нас весьма нежелательны; за это татарин рассердился на наших проводников и стал кричать, что он не простой пастух, а дворянин и помещик, что если мы не желаем сделать чести пастуху, то должны, по крайней мере, оказать внимание дворянину, что пусть господа не обращают внимания на его костюм — он рабочий, но что под ним не пастух, а дворянин, — это могут подтвердить здесь все от мала до велика. Мы велели благодарить Шовгая за его приглашение и отправились к нему.

Кош Шовгая постоянный; довольно вместительная сакля прочно сложена из сосновых бревен. Неподалеку было еще несколько таких же кошей. Лес здесь близко, и не только коши, но и базы для скота строят из бревен. В таких кошах пастухи и сами хозяева, как напр., Шовгай, живут с семьями все лето. На коше нас встретила семья Шовгая. У него оказалось три жены и целая толпа ребятишек, что указывало не только на его дворянское звание, но и на зажиточность. Многоженство среди горцев — большая редкость: оно обусловливается зажиточностью и стало привилегиею дворянства, так как обыкновенные горцы по своей бедности не в силах прокормить и себя, не только нескольких жен. Многоженство горцам навязано мусульманством в противность обычаям страны.

Нас пригласили в саклю, но там оказалось темно и душно, и мы попросили позволения расположиться на дворе [84] перед саклей, на что хозяин, видимо, польщенный нашим любезным обращением, изъявил свое согласие, и нам разостлали ковры в тени сакли, поставили скамеечки и принесли в деревянных мисках кефир. Один из подростков отправлен был в стадо за бараном. Хозяин переоделся в летний домашний опрятный костюм и беседовал с нами. Шовгай, надо отдать ему справедливость, не докучал нам расспросами, но, видимо, горел нетерпением и любопытством узнать, кто мы и с какою целью приехали сюда. Зная, что горцы с большим недоброжелательством относятся к землемерам и топографам, которые, по их мнению, посягают на их земли, — мы поспешили уверить Шовгая, что мы не землемеры. Шовгай выразил желание быть записанным в нашу памятную книжку, чтобы его не забыли и рассказали о нем у себя дома. Мы обещали. «Нет ты запиши сейчас, а то забудешь». Пришлось вынуть записную книжку и начертать в ней имя честолюбивого магометанина под его диктовку. Он еще несколько раз повторял потом: «смотри же — не забудь, что ты был в гостях у Шовгая, что он дворянин и очень богат».

Любопытство привлекло с соседних кошей нескольких старцев, украшенных сединою и сохранивших еще замечательную бодрость, несмотря на то, что каждому из них, по словам Шовгая, не менее ста лет.

Перед обедом жены Шовгая подали нам воды вымыть руки. Предложена была нам вареная и жареная баранина с «тузлуком», который приготовляется из кефира (или сметаны), соли и зеленого луку и заменяет собою горчицу. Хлеба здесь не оказалось, за что хозяин извинился: и для зажиточных горцев хлеб — лакомство. Сами они пшеницы почти не сеют за недостатком удобной земли для хлебопашества, а купить его поблизости негде, да и доставить купленное в горы нелегко. В месяц раз, [85] много два, карачаевец едет на базар в казачьи станицы продает нескольких баранов и покупает в гостиниц семье пуд кукурузной или пшеничной муки, из которой все-таки не пекут хлеба, а делают болтушку, т.е. в кипяток бросают несколько горстей муки, взбалтывают ее и едят или ложками, или обмакивая в нее куски баранины.

Наскоро пообедав, мы начали собираться в путь. Хозяин не задерживал нас и, по обычаю, предложил нам своих лошадей, от чего мы отказались, имея своих. Шовгай скрылся на несколько минут в саклю и вышел оттуда в богатом праздничном наряде, обвешанный оружием: на нем через плечо висела красивая шашка в серебряной под чернью оправе, на серебряном поясе громадный кинжал; за поясом пара пистолетов; ружье в чехле он только показал нам, но не взял с собою. Ретивого серого коня его сдерживали два подростка. Сбруя на коне блестела серебром. Шовгай молодцевато вскочил на коня и сделал на нем несколько красивых аллюров: на всем скаку он вмиг поворачивал коня в стороны или назад; перепрыгивал через камни; сразу на всем скаку останавливал скакуна; подымал коня на дыбы и заставлял его делать громадные прыжки; бросал кинжал и подымал его на всем скаку за рукоятку; стрелял из пистолета, положив дуло его на голову ретивого коня. Гордость и самодовольство выражалась в каждом движении джигита. Он, видимо, рисовался, желая показать нам всю ловкость и проворство горца-джигита. Шовгай, по обычаю, проводил нас до границы своих владений, т.е. до устья Кичкене-кала и любезно распрощался с нами, сказав: «Прощай! не забудь, что ты был в гостях у Шовгая. Когда в чем будешь нуждаться в Карачае или, быть может, тебя кто вздумает обидеть, скажи, что ты кунак Шовгая, и клянусь своим рождением, что неуваживший гостя Шовгая или обидевший его, заплатит [86] не только своею головою, но и головами всего его рода! Ступай смело: все здесь знают Шовгая и все его боятся и уважают».

От устья Кичкене-кала долина Улу-кама принимает живописный вид. Колесная, уже хорошо разделанная, дорога идет по правому берегу реки. Берега реки убраны в светлую зелень кустарников, а по скалам тянется высоко к альпийским нагорьям стройный хвойный лес. Здесь нам встретился шиповник с ярко-красными цветами; мы его сперва приняли было за одичавшую розу. Долина все-таки узка еще, а бока ее настолько высоки, что закрывают вид на горы.

К вечеру добрались до устья Узун-кала, где по берегу Улу-кама раскинулась большая пустая деревня, оказавшаяся просто покинутым на лето зимним кочевьем. Скот карачаевский летом угоняется высоко в горы к ледникам; зимою же сгоняется в долину Улу-кама, где настроено из сосновых бревен множество теплых бараков для скота и пастухов. Долина Узун-кала весьма живописна. Она открывает вид на Главный хребет и ледники; чрезвычайно высокие и скалистые бока ее густо обросли бором. Отсюда Улу-кам течет уже по просторной долине, принимая размеры значительной реки, в которой нетрудно узнать Кубань по ее плавному слегка извилистому течению, низким болотистым берегам, по торчащим из воды «карчам» (стволы больших дерев, снесенные рекою и застрявшие одним концом в ее илистом дне) и т.п. До Хурзука оставалось отсюда еще верст 20 — 25. По дороге встретилась нам еще одна боковая долина от главного гребня — долина речки Гараны-кола. Река эта, по словам наших проводников, была границею древних сванетских владений. Один из них попросил нас взглянуть на оригинальный естественный мост через Улу-кам. В этом месте Улу-кам, соединившись [87] с Гараны-колом, пробил себе путь через скалы; громадная глыба скалы перевалилась через реку и легла на обоих берегах, образовав естественный мост, по которому свободно можно проехать четверней. Около глыбы сохранились еще остатки искусственных сооружений, поддерживавших когда-то мост в исправности. Мост носит сванетское название «Боча-бог», что значит — крепкий мост. Отсюда в долину Гараны-кола видны ледники и вершины главного гребня. Одна из вершин замыкает долину у ее верховья и носит название Далар. Место это довольно живописно.

Сванеты наши разразились проклятиями и ругательствами по адресу карачаевцев.

«Здесь давно, очень давно был наш сванетский город и крепость; здесь жил наш царь», так жаловались сваны, рассказывая нам дошедшие до них отрывки преданий старины глубокой: «у нас было тогда много скота, много хлеба. Сванет было много, много, но пришли эти черти (карачаевцы), началась война, и наши все погибли, потому что их во сто раз было больше. Царь наш тоже был убит, город разрушен, а кто жив остался, — бежали на Ингур и начали там строить башни для защиты от татар. Земли, наши взяли, лес взяли, скот взяли. Но этого им еще мало показалось: они хотели и души наши взять, и бегали еще за горы на Ингур воевать с нами. А на что им столько земли? Смотри: здесь был прекрасный хлеб, пашни, а что теперь есть?»

Действительно, кроме кустарников и голой земли, в окрестностях ничего не замечалось. Впрочем, небольшая полоска засеяна была пшеницей, но прожорливые суслики оставили на ней только несколько десятков тощих колосьев.

«Эти черти хорошую землю обратили в пустыню. Они не хотят работать и не умеют. Татарин только умеет овец пасти. За наши обиды Бог наказал татар, и послал [88] сюда больших мышей (так называют сванеты сусликов), а у нас в Сванетии ни одной мыши нет. Не хорош татар! Шайтан лучше!»

Кто видел сванет в подобные минуты патриотического воодушевления, тот понял бы причину той племенной вражды, какая существует между горцами обеих сторон хребта и выражается во взаимных грабежах и возмутительных насилиях.

От устья Гараны-кола долина Кубани значительно расширяется и на ее плоских берегах встречаются каменные курганы, которые увеличиваются в числе по направлению к Хурзуку. В иных местах курганы расположены сплошною массою на протяжении версты и более. Кто оставил эти курганы? Карачаевцы не считают их своими, сванеты тоже открещиваются от них. Авось когда-либо археологи заглянут и в эти дебри и поведают нам тайны минувших времен по тем остаткам, которые еще сохранило время. А остатков этих можно было бы собрать не мало, как нам говорили потом в Хурзуке.
Admin
Admin
Исследователь
Исследователь

Сообщения : 724
Очки : 967
Репутация : 0
Дата регистрации : 2015-12-27

https://historic.forum2x2.ru

Вернуться к началу Перейти вниз

ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА Empty Re: ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА

Сообщение автор Admin Пн Фев 20, 2017 12:02 pm

В долине Улу-кама мы в первый раз встретили кавказских сусликов (Этот суслик в первый раз был описан Менетрие в его «Catalogue raisonne des objets de zoologie» (изд. Акад. Наук. 1832 г.). Название его Spermorphilus musicus. Н. Я. Д.). Зверьки эти живут здесь в таком огромном количестве, что поля и луга буквально изрыты их бесчисленными норами, а в воздухе слышен несмолкаемый гул от их пронзительного свиста. Суслики — бич полей и лугов карачаевских; они съедают все до корня и опустошают поля и пастбища не хуже саранчи. Зверьки эти забираются высоко, под самые ледники и отнимают там корм у скота. По всей долине Кубани, начиная от устьев Кичкене-кала мог бы родиться хлеб, но прекрасные плодородные земли этой долины обращены сусликами в пустыню [89] и являют жалкий вид опустошения. Не раз пробовали карачаевцы бороться с сусликами, но все их меры не принесли желаемых результатов. Карачаевцы проводили каналы, затопляли поля, перепахивали несколько раз землю, зажигали осенью бурьян, пробовали травить, но все напрасно: суслики не уменьшались, видимо, в числе и весною снова спускались с гор на поля и луга, уничтожая труды земледельца. Мудрено, действительно, уничтожить полчища этих зверьков, занявших все долины и плоскогорья горских земель до самой Осетии.

Посевы встречаются только вблизи домов и оберегаются здесь только тем, что вокруг полей проведены канавы с проточною водою; когда суслики все-таки проникнут в посевы, воду пускают на ниву, и выгоняют сусликов, затопляя их норы. Кроме того, бабы и ребятишки с раннего утра и до поздней ночи, а иногда и во всю лунную ночь, ходят по ниве и пугают сусликов ударами в медные тазы, косы, доски и т.п. Кавказский суслик величиною с крысу. Шерсть на нем желтовато-серого цвета, короткая, мягкая и довольно густая. Короткий, вершка два в длину, хвост суслика сдавлен сверху вниз и покрыт длинными редкими грубыми волосками. Лапы вооружены загнутыми черными острыми когтями, которыми суслик роет себе нору. Мордочка по форме напоминает крысью, но гораздо тупее ее. На слегка раздвоенной верхней губе суслика растут белые щетинистые усы. Уши небольшие. Зубы остры; суслики действуют ими как ножницами. Норы суслики роют неглубокие, но довольно вместительные. Отверстие в нору узкое, по величине самого суслика. Живут суслики по одиночке. Каждый имеет свое жилище, и если случайно, спасаясь от неприятеля, два суслика впопыхах заберутся в одну нору, то между ними происходит кулачный бой перед норою, при чем бойцы забывают даже об угрожающей опасности. [90] Суслики, хотя и живут в одиночку, но семья их, иногда в 5 — 8 особей, вырывает норы рядом, весьма близко друг к другу. Трава около нор съедена до корня и зверьки должны поневоле отлучаться из дому шагов за двадцать. Это максимальное расстояние, на которое трусливый суслик решится покинуть свою нору. Если же необходимость заставляет отлучаться и далее, то суслик предпочитает переселяться, покидая старую нору. У каждой семьи есть облюбованный участок корма, и если на этот участок случайно забредут соседи, то вся семья дружно выступает в поход и прогоняет незванных гостей, награждая их оплеухами.

Нередки также и драки из-за самок. По-видимому, между сусликами нет пар. Маленьких сусликов нам не пришлось видеть: они уже успели подрасти и сравняться со взрослыми.

Что поистине невыносимо — так это однообразный резкий прерывистый свист сусликов. Точно колокольчики перекликаются они беспрерывно между собою. Зверек этот и шагу не сделает без того, чтобы не подняться на задние лапы и не засвистать.

Суслики беспечны, как стрекозы, — живут только настоящим. Из нескольких разрытых нами нор ни в одной не нашли мы запасов. В некоторых норах встречается, впрочем, трава, но это не запас, а постель суслика-сибарита. Да и самая нора роется сусликом для того, чтобы спрятаться в ней от неприятеля.

На зиму суслик зарывается в норе своей и окоченевает до весны. Мех суслика не заслуживает того, чтобы из-за него охотиться на этого грызуна.

Взглянем теперь на народ, населяющий верховья Кубани.

Карачаевцы в Кубанской области занимают земли по истокам Кубани: Улу-каму, Учь-кулану и Хурзуку. Нам [91] называли только следующие аулы, населенные этим племенем: Хурзук на Улу-каме при впадении в него речки Хурзук, берущей начало с северо-западных глетчеров Эльборуса, Учь-кулан на реке того же имени, Куртджюрт на Кубани и Урусбиево в Терской уже области в истоках Баксана. Точной цифры численности этого племени мы не могли узнать, а так, приблизительно, говорили нам, их наберется здесь более 10,000 человек. В одном Хурзуке около 1000 домов и более 5000 душ.

Аул Хурзук расположен по правому возвышенному берегу Улу-кама, который, сливаясь с Учь-куланом верстах в пяти от аула, получает уже название Кубани (Кобан, по-горски). Бревенчатые с плоской земляной крышей сакли тянутся по берегу реки на несколько верст. Внешность аула крайне непривлекательна: мрачные грязные сакли, узкие кривые ходы между ними, вонь, грязь и пустота. Окрестности тоже не особенно живописны. Единственный красивый вид по долине Хурзука. Долина заключается Эльборусом, снежная вершина которого царит над темными исполинскими силуэтами кряжей и скал при заходящем солнце. Вид на север закрыт плоскогорьем Садырлар; оно оканчивается у Хурзука отвесною стеною, на которой еще сохраняются остатки былых крепостей и башня.

Приютились мы здесь в семье местного кади-эфенди (духовное лицо, соответствующе нашему протоиерею; он же и судья по шариату и адату). Сам старик был в отсутствии по делам. Нас приняли радушно его сыновья. Старший из них оканчивает Владикавказскую гимназию; младший окончил курс в Учь-куланской горской школе и весьма бойко говорит по-русски. С их помощью мы узнали от стариков и от них кое-что из прошлого и настоящего Карачая. Сам эфенди, как нам говорили, большой знаток Карачая в его прошлом. Он пользуется уважением [92] и любовью к нему всех карачаевцев. В нем карачаевцы видят живой тип своих предков, живших честно, по законам и обычаям своей родины и религии.

Карачай еще сохранил немногих ветеранов старинного домостроя. Мы видели до 10 старцев в Хурзуке, которым, по уверению многих, от 100 до 130 лет. Все они еще бодры, сохранили зрение и слух, украшены седыми бородами по колена и ходят еще, с помощью клюки, на общественные сходки. Они еще руководят пока нравственною стороною общества и связывают руки плутам нового течения. О прошлом Карачая вот что нам рассказывали старики.

Карачаевцы не помнят сами — откуда и когда вышли их предки. Предания их говорят, что они пришли с востока под предводительством князей своих и заняли кем-то разоренные земли по истокам Терека. Предки их знали, что занятые ими земли принадлежали сванетам, но последние сами были разорены, обессилены и покинули эти земли, спрятавшись за горы. Один из князей карачаевских, по имени Карча, разъезжая по долине Баксана, случайно нашел путь к истокам Кубани, собрал свое храброе небольшое войско (племя) и отправился на разведки. Он нашел земли в истоках Кубани никем не занятыми: их также опустошил какой-то неприятель, неизвестно куда скрывшийся. Карча занял эти пустые прекрасные земли, и многие из долины Баксана переселились в долину Кубани. Князь Карча дал своим именем и название племени «карачаевцы». А как они назывались раньше — никто не знает. Оставшиеся в долине Баксана горцы были потеснены какими-то европейцами с севера и перебрались тоже на Кубань под защиту князя Карча. Кто были эти европейцы, карачаевцы доподлинно не знают: кто говорит — «англичане», кто — «французы», но только не русские. В истоках Малки и [93] близ Хурзука на скалистых гребнях указывают развалины крепостей и башни, построенные именно этими европейцами. Говорят, что в башне около Хурзука и около нее находятся различные медные, серебряные и золотые вещи: кольца, монеты, пряжки, остатки мечей и шлемов. Вещи эти, как нам говорили, весьма изящной работы, и поэтому карачаевцы думают, что они принадлежат европейцам. Обладатели вещей боятся показывать их посторонним, думая, что власти, узнав об этом, отберут у них драгоценности без всякого вознаграждения, да еще накажут за недозволенное разрытие памятников старины. Говорят также, что находимые драгоценности переделываются местными мастерами на различные азиатские украшения.

Европейцы, по преданиям, не долго хозяйничали здесь. Соседи карачаевцев, кабардинцы, живущие и ныне на севере от них, поднялись и, под предводительством князя Кази, прогнали европейцев в союзе с карачаевцами. Европейцы двинулись отсюда частью на север, частью на восток и неизвестно, куда скрылись. Долина Баксана снова занята была карачаевцами, и там утвердилась, долгое время спустя, фамилия князей Урусбиевых.

Князь Карча живет в карачаевских преданиях, как неутомимый воин-богатырь, умный и деятельный устроитель их рода. Он привел в порядок свое племя, посадил его на пашни, составлял оборонительные союзы с соседями для защиты своих земель от наступавших с востока и севера врагов-пришельцев, и вообще больше заботился о мирной жизни своих подданных, чем о завоеваниях. Первые баксанские князья были его родственниками и отличались теми же свойствами. Так, в долине Баксана, на древнем кладбище, верст за пять до Курхужана по дороге из Урусбия, указывали нам памятник в виде часовни, поставленный, по преданиям, на могиле баксанского князя Камгута [94] который был родным дядею князю Карча. К памяти Камгута карачаевцы относятся с благоговением, и ни один горец не пройдет мимо памятника, не совершив молитвы перед ним за душу князя, которой не было после подобной в Баксане. Камгут был образцом честности, строгой правды и добродушия.

О князе Карча и нам рассказывали предание, записанное учителем Алейниковым и помещенное в третьем выпуске «Сборника материалов». Предание это мы здесь опускаем, отсылая читателя к указанному выпуску, а скажем несколько слов о легендарном камне, упоминаемом в предании.

Между истоками Малки, текущей на с.-восток к Тереку, и истоками Хурзука, текущего на запад в Кубань, находится водораздельный отрог, начинающийся прямо от северного подножья вершины Эльборуса. Гребень этот составляет границу между землями баксанцев и карачаевцев. В древности здесь была граница с кабардинскими землями. Через этот отрог пролегает и перевал из Карачая в Баксан, т.е. из Кубанской области в Терскую. Перевал представляет совершенно ровную площадь в 1 — 2 кв. версты на высоте около 10,000 фут. Площадь эта касается южной своею стороною оконечностей Эльборусских северных глетчеров, спускающихся с вершины пика. Один из этих глетчеров, окаймляя площадку с востока, ползет узкою лентою в глубокое ущелье Малки и дает ей начало. На оголенной площадке лежит единственный громадный валун темного с белыми глазками камня, скатившегося, по всей вероятности, со скал Эльборуса. Валун окружают четыре больших угловатых осколка от него. Что осколки принадлежат камню — в этом не может быть сомнения: на верху камня можно заметить выемки, форма которых одинакова с формою осколков. Камень этот производит [95] впечатление такого рода: какая-то громадная сила (быть может, молния) ударила по камню сверху, отчего он раскололся и дал четыре больших осколка вокруг себя. Камень этот легендарный и тот самый, о котором в карачаевской легенде сказано, что его раздавил Карча, рассердившись на кабардинского князя Кази за то, что последний не соглашался на условия мира, предложенные Карча. Камень этот носит название Карча-таш (камень-Карча); название камня переносится и на перевальный гребень.

Влияние таких рыцарей, как Карча и Камгут, сказалось на их племени. Карачаевцы прослыли честнейшими из всех горских племен. Когда карачаевцы приняли магометанство, никто не помнит, как не помнят и того, какую религию исповедовали их предки до появления в истоках Кубани и Баксана. Многие из них думают, что предки их были христиане, ибо сохранились предания, что они ели свиней. Старики еще помнят, что между их предками были и такие, которые, исповедуя магометанство по наружности, придерживались древних христианских обычаев и обрядов, с чем муллам приходилось бороться. В настоящее время магометанская религия свила себе прочное гнездо в Карачае и на Баксане, и едва ли найдутся где еще такие добрые и религиозные, но далеко не фанатичные, мусульмане. Религиозные обряды исполняются ими с большим рачением и от всей души, как старшими, так малышами. Карачаевцы сотнями рублей отсчитывают пожертвования в Каабу и другие святые места. Они посылают на свой счет молодых людей в Константинополь для изучения наук и богословия в тамошних мусульманских училищах. Богатые пожертвования деньгами и скотом собираются муллами на поддержание и процветания этих училищ и на содержание в них софтов (студентов). Софты подготовляются для поступления в училище на месте муллами, а потом, переняв от своих [96] учителей мулл все, что последним известно, отправляются на собранные пожертвования в Константинополь. Ученики мулл носят для отличия белую чалму, которою обвертывают коническую войлочную шапку.

Карачаевцы издревле ведут пастушеский полукочевой образ жизни. Они имеют постоянную оседлость в аулах, а летом идут со своими стадами на кочевья в горы, оставляя по большей части семьи в аулах.

Никогда никаких войн, по их рассказам, они не предпринимали и только заботились о сохранении земель, занятых ими и об ограждении своей свободы. Народ этот мирный и способен ужиться с каким угодно владычеством, лишь бы дана была ему возможность жить у себя дома по традициям их предков.

По типу карачаевцы ближе всего подходят к осетинам. Типы настоящих татар, подобных Шовгаю, встречаются как исключения и преимущественно в княжеской и дворянской среде. Горских дворян предания считают пришельцами из Крыма и Востока.

Карачаевцы составляют особое племя, резко отличающееся от других соседних с ними племен. Между ними и черкесами, обитающими к западу от них, или кабардинцами — северными соседями их, ничего нет общего. Карачаевцы низкого, по большей части, роста, но плечисты и мускулисты. Черты лица мелки, но правильны, и форма головы не представляет никаких уклонений от правильной обыкновенной формы, как у черкесов, напр., у которых череп имеет форму надутого бычачьего пузыря. Цвет кожи белый и румяный. Волосы, по большей части, русого цвета, иногда рыжеватого и редко темного. Движения ловкие и не лишены присущей горцам грации. Костюм такой же, как и у большинства народов Кавказа: черкеска, сапоги без каблуков (иногда на очень больших каблуках с подковками [97] для шику — переняли от русских) или цуги (башмаки без каблуков), широкие шаровары и проч. Карачаевца возможно отличить издали только по особой мохнатой, с плоским суконным верхом, овчинной шапки.

Уважение старших — это основной закон карачаевского нравственного кодекса. Обычай этот доведен до крайности, которая посторонним может показаться даже смешною. Если в комнату, напр., входит старший брат, то младший обязан встать и не имеет права сесть и говорить до тех пор, пока не получит на это разрешения от старшего. Но и в этом случае этикет требует отказываться до трех раз от приглашения старших сесть или говорить. В свою очередь, если в комнату входит отец, то встает и старший брат. При появлении в дом старца обязаны встать все, кто моложе его летами. За обедом дети из уважения к отцу едят за особым столом стоя и не всегда садятся, получив троекратное приглашение. Гость в доме пользуется уважением, одинаковым со старцами. Старший в семье управляет всем в доме бесконтрольно и, отлучаясь из дому, передает свою власть следующему за ним по старшинству. Никто из членов семьи не смеет отлучаться из дому или начать какое-либо дело, не получив на то разрешения старшего в доме.

С нами случился маленький эпизод, иллюстрирующий некоторым образом сказанное о правах старших. В сельском управлении Хурзука нас весьма нелюбезно принял старшина с прочим штатом властей аула. Боясь нас, как случайных ревизоров их темных дел, как нам потом говорили, сельские власти направили нас в другой аул, говоря, что в Хурзуке ничего нельзя добыть: ни дров, ни пищи, ни даже удобного ночлега. Младший сын эфенди, исправляя обязанности сельского писаря за его отсутствием, все это слышал и возмущался наглой выходкой [98] властей. Мы уже выехали из аула, как на дороге догоняет нас старший брат его и любезно приглашает к себе в дом. Оказалось следующее: улучив свободную минуту, «вольноотпущенный крестьянин», как назвался нам младший сын эфенди из желания скрыть от нас свое происхождение с тою целью, чтобы мы потом не отозвались дурно о семье эфенди, не сумевшей оказать нам гостеприимства, — прибежал домой и рассказал брату о случившемся. Последний поспешил догнать и воротить нас. «Если бы был дома отец, то сельские власти не осмелились бы так по-свински поступить с вами», говорил нам старший брат. Младший брат не осмеливался при старшем беседовать с нами. В отсутствие старшего он поспешил объясниться.

«Обычаи нашей страны не позволили мне предложить вам гостеприимства без разрешения старшего в доме. Мне было стыдно за наших властей, но я не имею права при них, как при старших, сказать вам, что они лгут, что они желают только избавиться от вас, боясь, чтобы вы не проведали о их худых делах, — я не должен был говорить при них, хотя они ни слова не понимали по-русски. Не думайте, однако, что все карачаевцы таковы, как наши власти: это наши испорченные люди, но найдется еще большая половина среди нас и честных горцев».
Admin
Admin
Исследователь
Исследователь

Сообщения : 724
Очки : 967
Репутация : 0
Дата регистрации : 2015-12-27

https://historic.forum2x2.ru

Вернуться к началу Перейти вниз

ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА Empty Re: ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА

Сообщение автор Admin Пн Фев 20, 2017 12:03 pm

Очерченное нами обычное уважение к старшим и особенно к старцам, руководящим еще нравственною стороною общества, заставляют пока прятать свои змеиные головы — темные силы карачаевского аула. Но, тем не менее, общество уже раскололось на два враждебные лагеря: в одном приверженцы старого домостроя, в другом «новаки», тяготеющие к тому течению, которое, как язва, проникло и у нас, на святой Руси, в деревню, разлагая своею заразою все лучшее, что оставила нам старина, — «новаки», словом, напоминают наших деревенских пиявок — [99] кулаков. «Новак» оставил пастушество, обратил большую половину своего имущества в капитал и живет на процент с него. С обществом он еще не потерял связи, напротив, он присосался в нему, подобно пиявке и сосет бедняка. У него, напр., оставлена земля вблизи деревни, и он сдает ее в аренду безземельным, которых в каждом горском обществе найдется добрая половина, а иногда и больше. Арендную плату кулак получает редко деньгами: арендующий обыкновенно дает ему 1/5 или 1/4, часть жатвы и обязуется пасти его скот, причем получает в виде подарка десятую часть приплода от рогатого скота. Весь труд карачаевского кулака состоит только в контроле работающих на него и в продаже лишнего скота. Живет он барином, помещиком, у которого в кабале несколько семейств бедняков. Главное же его внимание обращено на капитал. Он ссужает нуждающихся деньгами за очень большие проценты и нередко натурою: скотом, хлебом и т.п. Карачаевский кулак постепенно меняет и наружную оболочку, рвет связь с прошлым и злорадно топчет свое национальное. Живет он уже не в сакле, а в доме русского стиля: с деревянной крышей, окаймленной резьбою, с расписными ставнями, с русской печью, выбеленными стенами и проч. Из костюма он пока завел только русские базарные рубахи, русские сапоги и брюки на выпуск. С черкеской и мохнатой шапкой пока не решается еще расстаться, но скоро, вероятно, бросит и это платье и нарядится в пиджак и картуз из подражания во всем русским кулакам, с которыми он сводит дружбу на ярмарках и казачьих станицах и в своих похождениях вообще по торговым и иным делам. Принимая внешний лоск базарной грошовой цивилизации, карачаевский кулак не в силах еще проникнуться ее сущностью, и в обыденной домашней жизни он еще пока горец. У него есть [100] самовар, но чаю он не пьет; у него русский дом, но семейство его не покидает прилепившейся к дому старой темной сакли; на пустой голой кровати хозяин дремлет только в минуты полного безделья, услаждая свою душу сладкими мечтами о предстоящих барышах. Даже сапоги и брюки надеваются им тогда только, тогда он выходит показать себя обществу, а это бывает по праздникам у мечети и на общественных сходах. Карачаевский кулак напоминает, таким образом, крыловскую «ворону в павлиньих перьях».

Ища ночлега в Хурзуке, мы забрели именно к такому кулаку. Он уже говорит по-русски ломаным языком; в выражениях его много наглости и нахальства. За ночлег в его пыльном русском доме он запросил с нас 5 руб., за самовар 1 руб., за постели по 50 коп. Не слушая его дальше, мы поспешили оставить негостеприимный аул и решились уже ночевать в степи, но получили неожиданное приглашение от сына эфенди и отправились в его дом.

Карачаевского кулака ненавидят и чуждаются не только старики, но и «новаки» других категорий. Собственно в лагере «новаков» замечаются три группы и каждая с своими характерными особенностями: 1) кулаки, сосущие отдельные семьи и личности; 2) кулаки, сосущие общество и умеющие извлекать выгоды из своего положения, и 3) отчаянные, отрекшиеся от всего своего и бьющие на эффект своею удалью, — это кандидаты в абреки.

Представителей первой группы мы уже очертили в лице карачаевского кулака. Представителями второй — являются иногда аульные старшины с прочим штатом аульных должностных лиц. Эти люди также помешаны на богатстве. Жажда наживы легким путем гложет их, и они не брезгуют средствами для обогащения. В молодости они занимались грабежом и разбоем, учась этому искусству у своих [101] соседей кабардинцев. Они уже ознакомились с русскими тюрьмами, понаучились многому от арестантов, набрались жизненной опытности, познали искусство надувательства, хищения, запускания рук в карманы ближнего и проч. Но самое главное, что они познали, — это искусство пролазить в должности, изловчаться и стойко держаться на своем посту. С помощью подкупов и ухищрений разного рода они сумели таки занять общественные должности — старшины, помощника, казначея и проч. Общественный сундук оказался в их цепких руках, а сундуки в карачаевских обществах далеко не пустые. В Хурзуке, напр., общественный капитал, как нам говорили, достигает почтенной цифры — 35000 руб. наличными. Есть общества гораздо богаче; как напр., Учь-куланское. Шайка этих воров искусно расхищает общественные суммы на виду у всех. Народ не успел еще хорошо ознакомиться с новыми порядками управления, не в силах понять требований, идущих часто в разрез с установившимися племенными традициями, и вот он в недоумении только разводит руками, чувствуя свое бессилие справиться с новыми порядками. Жили они попросту, без затей, по своему. Была у них своя община, свои власти, которых они понимали. Теперь же, не понимая сущности новых порядков, они поневоле доверяются тем, кто заявляет о себе на сходах, как о знатоке нового управления. И выползли темные силы на свет Божий. В способах наживы эти общественные воры изобретательны до виртуозности. Практикуется обыкновенно надувательство и вымогательство. Общественные суммы, жаловались старики, расходуются якобы на дела общества, а дела эти затеваются шайкою правителей и оканчиваются в их карманах. Старшина часто бывает в разъездах по общественным надобностям, и эти отлучки оцениваются им по счетам внушительными цифрами рублей. Взяточничество свило себе прочное гнездо здесь, под ледниками. Взятки [102] чаще всего берутся за укрывательство ворованного скота, воров и вообще преступников из аула. Провинившегося в чем-либо против новых порядков угрозами заставляют искупить свою вину приношением. Старики ведут войну с этими кровопийцами чуть ли не каждый день, но успеха имеют мало, а иные из них уже сложили в бессилии оружие и не ходят на сходы. Оскорбить чем-либо старика, убеленного сединою, по старым понятиям; чуть ли не кровавый грех, а новые власти не раз уже осмеливались и на это, и когда разъяренная толпа грозила им смертью, они прятались и убегали из аула, представляя пред начальством дело дутым бунтом и неповиновением. Хищники торжествуют, а оскорбленные старцы не показываются уже на сходах, не желая подвергаться новым оскорблениям.

Третья группа «новаков» — это молодежь, жаждущая славы и удали. Мирные времена для удалого горца хуже тюрьмы. Кровь кипит, жаждет брани, а ее нет. Ну и отправляется удалая молодежь разбойничать, грабить, воровать не из нужды, а единственно для утоления воинственного пыла.

По словам стариков группа эта выделилась тоже недавно. Карачаевцы, заняв прекрасные пастбищные места под ледниками, мирно предавались пастушеской жизни; не знали войны, не знали грабежей. Они были отрезаны от русских владений на западе черкесами, на север и с.-восток ордою кабардинцев, с которыми издревле жили во вражде, продолжающейся и доныне. Правда, делали они набеги на Сванетию, но чаще всего в погоню за награбленным скотом и в отмщение вообще за сванетские грабежи. Так было по крайней мере на памяти стариков. Замкнутые со всех сторон в трущобах карачаевцы за целые столетия уже успели примириться с пастушескою мирною жизнью и утратили былую удаль и молодечество. Карачаевские пастухи, редко вооруженные только кинжалом, и ныне производят [103] впечатление людей тихих, добрых до бесконечности, прямых и честных. Вы смело доверяетесь этим румяным полным лицам с ласковой улыбкой на толстых губах. Они не смотрят на вас зверем, напротив, рады вашему приходу и готовы угостить вас, чем только могут. С пастухами мы еще встретимся, а пока взглянем на «золотую молодежь».

Кабардинцы — это одно из самых ловких и удалых племен. Они занимают степи и долины, прилегающие к горам. На границах с кабардинцами карачаевцы и горские татары имеют сенокосные места. Вот тут-то, главным образом, карачаевская молодежь и дружится с лихими кабардинцами, здесь-то она и заслушивается рассказами удалых наездников о их воровских похождениях, здесь она и научается всему тому, что нужно для абрека. Кабардинцы имеют такое же значение для остальных горцев, какое французы имели, а отчасти и теперь имеют, для европейцев: они вносят моду во всем; им стараются подражать и в одежде, и в удали, и в музыке и т.д. Старики их ненавидят, молодежь — боготворит.

Знаменитые абреки выходят чаще всего из Кабарды. Абрек — это отчаянный разбойник ради удали. Его не любят и свои, но свои укрывают его из боязни мести со стороны родственников абрека и сочувствуют ему, а чужие трепещут, ибо для абрека ничего нет святого.

«Абрек», говорят карачаевцы, «хуже черта: от черта можно чем-либо откупиться, а от абрека ничем. Срубить голову чью бы ни было для абрека великое наслаждение». Абрек одинаково ненавидит как своих, так и чужих. Он не щадит ни старости, ни младенчества, ни девичества. Абрек не имеет определенного места жительства, — он скитается по горам и дорогам и является всегда неожиданно. Он ухитряется пробираться тайком в станицы и [104] города и бесчинствует на глазах у начальства, потешаясь своею удалью. Целые сотни казаков посылаются иногда для поимки какого-нибудь одного — двух абреков и преследуют их безуспешно целые месяцы, ибо абрек неуловим: он в это время все же ухитряется грабить на дорогах, тащить награбленное в горы, трущобы и предается там бесшабашному разгулу в кругу себе подобных. Нередки случаи, когда абреки похищали девушек и женщин из аула и ругались над ними в своих трущобах.

«К стыду нашему появляются абреки уже и из нашего племени, чего никогда не бывало», жаловались нам карачаевские старцы, «а все проклятые кабардинцы тому виной; они соблазняют наших юнцов, и эти глупые головы без всякой причины убегают из дому и обращаются в абреков на нашу погибель».

Те из молодежи, которые еще не пошли в абреки, бесчинствуют у себя дома: они смеются над родными обычаями и религией, почти не ходят в мечеть, издеваются над старцами, насилуют девушек, пьянствуют и т.п. Любимое их занятие — кража и преимущественно скота. Воруют больше у сванет и у казаков.

«Золотая молодежь» находится, как говорят старики, под особым покровительством кулаков и аульных властей, потому что — «рука руку моет». Власти нуждаются в них и кулаках для решающего большинства на сельских сходах, в свою очередь молодежь прибегает под их защиту от преследования старцев и русских властей. Сельские власти не брезгуют эксплуатацией и золотой молодежи и нередко сообща делят награбленное. Такова третья группа «новаков» из карачаевцев.

Таким образом «новаки» являются язвой, безобразным наростом на здоровом общественном теле карачаевцев. Болезнь эта дает уже себя чувствовать, а лекарств [105] против нее карачаевцы отыскать не в силах. Воинская повинность и школа могут карачаевцам оказать большую услугу в этом отношении. Первая избавила бы их, хотя от части буйной молодежи, вторая приготовила бы из их среды опытных и честных руководителей, которые сменили бы современных хищников и обуздали бы кулаков.

Как ни консервативны старцы в своих обычаях и взглядах на жизнь, но и они уже желают этого. «Лучше видеть внуков наших полезными слугами Русского Царя, чем разбойниками, срамящими наши седины и позорящими наше честное племя», — вот их заключение.

Обратимся теперь к бытовой стороне карачаевского аула.

Положение женщины в Карачае гораздо лучше, чем у остальных горцев. Хотя она здесь и не пользуется особым почетом, но и не презирается, не считается только самкою. Дети обязаны уважать мать так же, как и отца, а муж дорожит женой, как хозяйкой и работницей. Девушки не запираются под замок и в обыденной жизни пользуются некоторою свободой. Вечеринки, напоминающие несколько наши посиделки, в большом ходу в Карачае и на Баксане. Перед покосом парни и девушки особенно много гуляют, празднуют. Собираются в доме у одной из девиц и целые ночи проводят в танцах под гармонику. Хозяйка угощает гостей домашними произведениями: пирожками, сыром, бараниной, кашей из проса и т.п., парни же приносят девицам дешевые сласти, если таковые найдутся в ауле. Девушки и замужние женщины имеют и свое хозяйство, до которого мужчины, по обычаю, не имеют права касаться. Куры, яйца, огород, шерсть и изделия из нее, подаренный ей скот и приплод от него — все это собственность женщины, которою она вольна распоряжаться по своему усмотрению. Путем продажи своих произведений и подарков от отца и братьев девица сама заготовляет себе приданое [106] которое остается ее собственностью и по выходе замуж. Тем не менее религия, в разрез с правовыми обычаями, низводит женщину до существа низшего, нечистого. Женщина, напр., не имеет права вовсе являться в мечеть для молитвы. Нечистота женщины может осквернить храм молитвы, к которому карачаевцы относятся со всей строгостью предписываемых религией правил почитания. А правила эти сводятся к следующему: войти в мечеть может только тот, кто очистил себя большим утренним омовением; при мечетях обыкновенно бежит ручей, который проводится в особые общественные ватер-клозеты, где и совершаются омовения. Но и омовения мало: при входе в храм каждый молящийся обязан снять обувь и войти в мечеть босыми ногами.

В обыденной жизни карачаевцы производят впечатление народа, живущего еще по раз установленным правилам. Время принятия пищи у них, напр., строго распределено и в зависимости от намазов. Обед после второго большого намаза. Намаз же обязан совершать каждый и в определенное время, где бы оно его ни застало. Молятся они пять раз в день обязательно: при восходе солнца, в 10 часов утра, в полдень, при заходе солнца и в 9 часов вечера. Едет магометанин верхом; застает его час намаза: лошадь привязывается, расстилается на земле платок, на который магометанин становится коленями лицом к югу и, сняв предварительно обувь, в которой молиться не положено, читает нужные молитвы с положенным числом поклонов и вздохов. Намаз совершен и магометанин с облегченной душою продолжает свой путь. Карачаевцы носят особые башмаки без задников, чтобы легко было скидать их при частых намазах. Для определения юга (где находится Кааба и гроб Магомета) зажиточные карачаевцы имеют маленькие компасы, которые носятся ими на цепочке часов в виде брелоков. Неуважающие религию и [107] неисполняющие обычных правил, требуемых ею, караются общественным презрением и иногда по общественному приговору даже не допускаются в мечеть.

Обычные правила стремятся поддержать также и падающую уже любовь к труду: трудолюбие находит себе почет и уважение в обществе, а лень — порицание и презрение, которое выражается всенародно старцами. Презрение старцами в своем роде наказание и клеймо позора для провинившегося. Ни одна девушка не выйдет за презираемого старцами.

Трудолюбие у карачаевцев — наследие прежних времен, лень «новаков» — мода, занесенная со стороны. В древности карачаевцы были народом трудолюбивым: кроме хлебопашества и скотоводства занимались и ремеслами, которые давали им возможность иметь все необходимое у себя дома; теперь же о ремеслах нет и помину, и все необходимое приобретается на стороне. Аулы не имеют даже собственных кузнецов и оружейных мастеров.

За скотом пастухи и ныне ухаживают не хуже любящей матери, ухаживающей за своим детищем. В прошлом у карачаевцев были и поля, засеянные злаками и очищенные от камней, из которых они складывали ограды вокруг полей. Суслик заставил их охладеть к хлебопашеству, и большая часть полей пришли в жалкое запустение, карачаевцы поддерживают в исправности дороги и мосты, проводят оросительные каналы. Дороги у них преимущественно вьючные, но есть немало и колесных.

В суевериях карачаевцы не отстают от других горцев. Вот некоторые суеверия. В Хурзуке на кладбище, среди сплошной группы древних каменных курганов стоит единственное чрезвычайно старое дерево — сосна. Дерево это считают священным. Никто не осмелится к нему прикоснуться или сломать ветвь — иначе ослепнет. По [108] рассказам дерево это в темные ночи бывает озарено каким-то таинственным светом, а иглы его бросают от себя яркие красноватые искры. Явление это, говорят, предвещает хорошую погоду и внушает суеверный страх не только в сердца баб, но и мужественных джигитов.

Карачаевцы думают, что в курганах погребены какие-то необыкновенные люди, богатыри древности, воевавшие чуть ли не с силами небесными. Камни, по мнению суеверных старух, натасканы на могилы этих людей не людьми, а шайтанами, дьяволами, эмегенами, которые и поднесь охраняют эти бесчисленные могилы. Когда в Карачае долго нет дождя, местные суеверы тайно отправляются на древние могилы и разворачивают камни, бросая их в стороны от кургана: эмегены сердятся и посылают в Карачай грозу и дождь. Когда же дождь становится уже излишним и вредным, то те же суеверы снова идут на могилы и собирают разбросанные ими камни, укладывая их на прежнее место: дождь прекращается.

Могилы запрещено разрывать местной администрацией, но жадные до драгоценностей «отчаянные» тайком роются в курганах. Разные вещи (кольца, серьги, бляхи и т.п.) находят иногда прямо на поверхности курганов и, во всяком случае, не нужно, говорят, рыть глубоко под грудой камней, чтобы добраться до сокровищ. Карачаевские старцы грозят гневом Божиим разрывающим могилы и говорят, что причина всех бед, которым подвергается с недавнего времени Карачай — именно эти безбожники, тревожащие кости, быть может, своих же предков. А обидеть предков — значит навлечь на себя кару Аллаха.

Школы еще только начали здесь свое просветительное влияние. Карачаевцы сами придают уже большое значение русской школе и охотно дают средства на ее содержание. Школа дает им прежде всего практические материальные [109] выгоды, что карачаевцы ценят выше всего. Живут они скотом, который гонят на продажу большею частью в Закавказье через горы. Грамотные люди в их торговых сношениях весьма необходимы. Да и обыденная жизнь под русским владычеством складывается так, что волей-неволей приходится знать и русскую речь, и русскую грамоту. Школа пока еще существует только в Учь-кулане. В Хурзуке же большинство давно уже желает иметь свою школу, но темные силы, ворочающие делами общества, противодействуют этому желанию, как нам говорили.

Одни восстают против русской школы потому, что она-де подорвет религию и обратит их детей в христианство. Этого мнения придерживаются и некоторые муллы. Другие говорят, что дети их, прельщенные наукой и служебной карьерой, оставят родину, забудут родные обычаи и нравы и уйдут служить в русские города без всякой пользы для их отцов и племени. Так думают некоторые из консервативных старцев. «Власти» (в Хурзуке, напр.) подхватывают эти мнения и разжигают население против школы, уверяя его в несомненном вреде, который может принести племени русская школа и запугивают его громадностью средств, которая, якобы, потребна будет на содержание школы, без пользы для общества. Ученики Учь-куланской и Нальчикской школы доказывают противникам школы ошибочность их предположений своим примером. Питомцы русской школы живут по-прежнему среди своего племени, по-прежнему религиозны, не изменяют ни в чем обычаям родной страны и отличаются от прочих разве только тем, что на них лежит отпечаток серьезности и строгой нравственности. Пользу русской грамоты горцы тоже начинают чувствовать осязательным образом. Горцы вообще народ крайне подозрительный и недоверчивый. Получается, напр., какая-либо бумага в управлении. Писарь объясняете ее содержание. Ему [110] не верят, кричат, ругаются, просят у него бумагу. Писарь с сердцем швыряет ее крикунам. Крикуны с бумагой отправляются в укромное местечко, призывают школьника, который и объясняет им бумагу, после чего дело уже спокойно объясняется на сходе.

Бывшие школьники (их еще очень мало — не более десятка на всех горских татар, не считая Учь-кулана) охотно помогают писарям в переписке бумаг и скоро постигают эту трудность. Они уже пишут сами разные ходатайства. Их приглашают односельцы в суды и по другим делам в качестве переводчиков. Словом, многие из горцев постигают уже практическую пользу от школы и ратуют за нее на сходах.

Внутренняя торговля для Карачая такой же жгучий вопрос, как и школа. Продавать или променивать что-либо друг другу в своей среде считается позором: каждый должен иметь все необходимое для себя дома, а излишнее покупать на стороне. В Хурзуке и вообще во всем Карачае нет ни одной лавчонки, если не считать грязных темных чуланчиков, наполненных сафьяном и несколькими кусками дешевого ситца. Чуланчики эти служат складом для товаров, разносимых по Карачаю уриями (горские евреи). Покупать в складах можно только по секрету. В Хурзуке более 1000 домов и около 6000 населения. Неужели же тут не нуждаются ни в каких товарах? На этот вопрос нам отвечали, что народ, действительно, нуждается во многом и вынужден отправляться за необходимым (косы, веревки, оружие и т.п.) на базары в казачьи станицы за десятки и сотни верст. Помочь этому горю пока нельзя: старики на сходах ратуют изо всей силы против лавочек и не хотят дать никому, даже из своих, общественного приговора на право торговли. Только в виде исключения допускают торговать уриев ситцами и сафьяном. Урии торгуют как [111] разносчики товаров. На Баксане рачинцы и балкарцы продают сафьян, как свое изделие.

«Наши предки и мы», говорят старики, «жили без всяких лавочек, и жили хорошо, по-своему, ни в чем не нуждаясь: нас кормил скот, и одевал скот, а оружие и необходимые в хозяйстве вещи приготовлялись своими мастерами. Для чего же вам понадобились лавки? Вы уже и так на половину развратились, забыли обычаи и жизнь своих отцов, соблазняетесь водкой, щегольством наряда, русскими украшениями, русскою пищею... Или вы уже хотите развратиться совсем и обесславить честное племя свое! Заводите лавки, но мы проклянем вас, а лавки сожжем: лучше попасть в тюрьму, чем видеть поругание родной страны и обычаев». Такое упорство стариков и их угрозы вынуждают жаждущих вкусить от плода цивилизации ожидать более благоприятных времен для осуществления их мечтаний.

Но не одна слепая любовь к старине заставляет стариков так упорно отстаивать свою самобытность и горячо восставать против водворения в аулах безнравственной культуры кулака и пьяной трактирной цивилизации: старцы и более привязанные к старому из молодых видят за водворением в аулах коршунов-торгашей всеобщее разорение, разврат и нищету, что и подтверждается примерами на соседних кабардинских аулах и казачьих станицах, по словам очевидцев — карачаевцев. Соблазн велик, могуч, а кулак и торгаш милосердия и жалости не имеют. «И вот потащут наши дети в кабак и лавку добро, потом и кровью нами приобретенное, нам на посрамление и разорение. Переведут, променяют наше добро, наш скот, на разные ненужные мелочи: сласти, гармоники, чай, сахар, водку и проч. И теперь уже, благодаря тому, что все можно достать готовое на базарах, наши бросили почти все ремесла и, [112] оставшись без дела, бражничают, развратничают и шляются вдали от дома, наполняя этим свою праздную жизнь. А что будут делать женщины, когда то, что приготовляется теперь ими, будет иметься готовым в лавках: сукно, носки, рубахи и проч. И они развратятся от безделья»... Мы слушали эти жалобы стариков, и как бы в подтверждение их слов, где-то вблизи раздавалась разгульная песня.

«Это наши, отчаянные, будущие абреки, пьянствуют», пояснили нам старцы: «один из них сегодня возвратился с базара, продал там за полцены, по обыкновению, несколько штук баранов, а на вырученные деньги накупил закусок, сластей, водки, — и вот теперь угощает своих приятелей, кутит. И стыда нет! Орут, как шайтаны!.. Да и песня не наша, не карачаевская, а кабардинская. Спросите, — о чем он поет, — сам не знает, ибо по-кабардински он столько же знает, сколько мы по-русски».

Певец, действительно, пел во всю мочь песню без определенного напева; временами он останавливался, заикался, как бы подыскивая, припоминая слова песни. Густой бас вторил ему без слов, а пискливая гармоника визжала себе свое, душу раздирающее, — визжала без всякого отношения к песне. «А ведь еще не так давно ничего подобного у нас не замечалось. Водка презиралась так же, как и вино, а отчаянные говорят, что Магомет в Коране запрещает пить только вино, не упоминая о водке, ну и пьют ее на нашу погибель. Пили мы свое сладкое пиво и были счастливы. Никто не осмелился бы так орать и развратничать, как эти шайтаны, которых ждет уже тюрьма и виселица. Видно, Аллах рассердился на нас за нерадение к религии и вот посылает нам этих безбожников!»

Из любопытства мы пошли с одним из сыновей эфенди поглядеть на карачаевских полуночников гуляк и [113] убедились в справедливости слов старцев. В пустой сакле на полу при слабо-мерцающем свете сальной свечи сидели трое молодых карачаевцев, а перед ними на войлоке — графин водки, два — три бублика, сласти, рыба, сыр. Все они были в полупьяном состоянии и каждый был занят только собою: один играл, другой орал, а третий силился ораторствовать, но его не слушали.

Текст воспроизведен по изданию: По истокам Кубани и Терека // Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Вып. 14. Тифлис. 1892
Admin
Admin
Исследователь
Исследователь

Сообщения : 724
Очки : 967
Репутация : 0
Дата регистрации : 2015-12-27

https://historic.forum2x2.ru

Вернуться к началу Перейти вниз

ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА Empty Re: ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА

Сообщение автор Admin Пн Фев 20, 2017 12:04 pm

II. Баксан.

Садырлар. — Пастухи. — Горные дожди, грозы и туманы. — Эльборус с севера. — Истоки Малки. — Таш-бурун. — Балык-баш. — Водопад и озера. — Карачаевские аристократы. — Перевал в долину Кыртыка. — Урусбиевский аул. — Озеро Сальтран. — Долина Баксана. — Курхужан. — Кесанты. — Могилы древних христиан. — Музыкант-кабардинец. — Хребет Лха. — Ак-топрак и его чудеса.

Из Хурзука мы тронулись со своими сванетами по долине речки того же названия. Долина Хурзука начинается у западных склонов Эльборуса и ничего особенного не представляет. Тропа идет по правому берегу быстрой речки и верстах в шести от аула поворачивает к с.-востоку на зеленые плоские горы Садырлар. По верховьям Хурзука нет возможности добраться до Эльборуса по причине множества обвалов и отвесных скал. В узких скалистых и лесистых ущельях верховьев Хурзука нет жизни, нет даже пастухов (Пастухи с своими стадами бродят и здесь, хотя, может быть и не каждое лето. Н. Я. Д.). В трущобах этих скрываются иногда абреки. Мы направились через зеленые холмы Садырлара. Началось скучное, утомляющее шествие под палящими лучами солнца. Ни кустика, ни полена дров... Вода тоже встречается редко и неприятного вкуса от гниющих в ней трав. К вечеру добрались до коша. Пастухи, по обыкновению, принимают радушно: угощают нас кефиром, уделяют нам дров из своего скудного запаса. Они сочли своею обязанностью предупредить нас — быть на стороже, так как в последнее время в Карачае, по их уверениям, развилось [115] много воров и разбойников. Грабят уже и своих и чужих.

Безлесные зеленые холмы Садырлара начинаются у северных склонов Эльборуса и несколькими грядами направляются на запад к Кубани. Здесь были еще недавно богатые альпийские пастбища; теперь же все оголили суслики. Табуны карачаевцев, по их словам, совратились значительно, а через несколько времени могут и вовсе исчезнуть, если карачаевцы не найдут средств избавиться от сусликов. Норами этих зверьков изрыта вся почва. Скот весьма неохотно ест остатки травы, изъеденной и испорченной сусликами. Полчища сусликов увеличиваются с каждым годом и пробираются даже к самым ледникам.

Недра Садырлара содержат много свинца. Карачаевцы знают места, где встречается хорошая руда этого металла. У местных охотников пули из добытого на Садырларе свинца. Встречаются минеральные кислые источники. Плоскогорье в разных направлениях изрезано глубокими оврагами, на дне которых тихо журчат ручьи чистой ключевой воды, а на берегах последних устраиваются коши пастухов. Густые туманы погружают во мрак окрестности. Холод и сырость прохватывают и в бурке. По пробитой тропе встречаются горцы, возвращающиеся с кошей мальчуганы, везущие на ослах в аул молоко и сыр. Молоко возят в особых кадках, выдолбленных из ствола дуплистого дерева.

На зеленых холмах Садырлара мы встретили карачаевца на статной кобылице, за которою бежал необыкновенно красивый, дымчатой масти, жеребенок-кобылка. Один из наших проводников, сванет Дзюба, до того восхитился красивыми, точно выточенными, формами кобылки, что пожелал приобрести ее во что бы то ни стало. Начался торг. Карачаевец запросил 25 руб., — Дзюба давал 12 руб. [116] Кобылка была внимательно осмотрена. Дзюба засматривал и в рот, и в ноздри, проводил рукою по спине, тянул за уши, с особенным вниманием исследовал каждую ногу. Каждое из этих действий имело глубокий смысл: недочет и порча зубов, носовая болезнь (сап), порча позвонков и ног — это изъяны, которые или умаляют цену лошади, или делают ее негодною вовсе. О порче позвонков догадываются, если лошадь содрогнется при проведении рукою по спине. Порча ног у горских лошадей — очень частое явление: копыта обламываются об острые камни; скачки по оврагам производят частые вывихи; от постоянной мокроты на альпийских пастбищах под копытами появляются особого вида лишаи, известные у русских под именем «мокрезов». Последняя болезнь портит копыто, но проходит сама собою с наступлением сухого времени. Нам встречались табуны наполовину хромые от мокрецов. Все изложенное необходимо знать покупщику, так как малейший изъян в ноге значительно понижает цену и достоинство лошади. У кобылки никаких изъянов не оказалось, что подтвердили после дружного осмотра все товарищи Дзюбы. Сошлись на 17 рублях. Ударили (буквально) по рукам. Татарин поймал кобылку и передал ее с рук в руки Дзюбе, а тот, потянув три раза за оба уха кобылку, передал деньги карачаевцу. Последний хлестнул три раза плетью проданную кобылку, вскочил на своего коня и умчался. Покупка эта дала повод к остротам по адресу Дзюбы со стороны его товарищей.

«Не к твоей бороде эта кобыла», острил один (у Дзюбы была весьма некрасивая борода). «Сам не будет ездить — барыши наживет», говорил другой. «Теперь наш Дзюба богач: одна кобылка целого табуна стоит. Эй, Дзюба! Смотри, охоту, небось, бросишь!» — смеялся третий. Дзюба, был рьяный охотник; он имел только катера, теперь [117] же у него будут и лошади, да не простые, а такие же красавцы, как их будущая мать! Так мечтал вслух Дзюба. «Эй, Дзюба! от красивой женщины, не забудь, шайтан родился!» — острил юный Коста. Дзюба, наконец, вышел из себя и чуть-чуть не приколотил остряка.

К полудню второго дня мы уже заканчивали скучное шествие по Садырлару и думали к вечеру перевалить к истокам Малки, но после обеда разыгралась гроза, затем дождь, который через минуту сменился градом, а последний — снегом. Мы только что успели перейти ручей Чумарт-кол, как все эти прелести легли на наши головы. Все мы бросились вниз по ручью в надежде напасть на кош. Действительно, скоро под грозой и градом, мы добрались до места слияния Чумарт-кола с Чурчхуром и здесь увидели кош, да еще крытый. Пастух принял нас весьма радушно, уступил даже свое место в коше, заставленном бочками, котлами, и полками с сыром; он укрыл кош войлоками, чтобы уменьшить течь через крышу. Вообще же заботился о нас, как мать о маленьких ребятах, так что нам стало даже неловко. А гроза все разыгрывалась. Громадные зигзаги молнии ежеминутно ослепляли зрение. Ломанные огневые линии имели большей частью вертикальное направление и казались в десяти шагах от нас. Мы находились в середине грозовой тучи. Оглушительными выстрелами со страшным треском молния ударяла в скалы. Сванеты наши говорили, что на том месте, где молния ударяет в землю, получается воронкообразная впадина, стенки которой обливаются каким-то сплавом. Часа два мы находились под страхом горной грозы. Потом все это сменилось непроницаемым туманом и холодом. Термометр показывал 0°. Сидеть в коше, несмотря на любезность хозяина, не было никакой возможности от дыму, для которого трубы не полагалось. Обстоятельство это вынудило нас [118] выбраться из коша и разбить свою палатку прямо в грязи среди стада овец. Пастух уделил нам дров и войлоков для постилки, помогая устраиваться, принес в угощение целый котел молока, бурдюк кефиру, круг сыру и каймак — сливочная пенка, намотанная на чистую лучинку.

Пастух Ахия-Огурло-Карманов — безобразный тип татарина. Рябое широкое лицо, толстые, несоразмерно большие губы, маленький вздутый нос и громадные навыкат глаза — все это могло только пугать; но добродушная улыбка, открывавшая два ряда белых больших зубов и ласковое выражение глаз приковывали все наши симпатии к этому широкоплечему богатырю. В его присутствии так было легко и свободно, как у себя.

Ночь принесла нам надежды на хорошую погоду: небо очистилось от туманов, заблистали звезды; при слабом свете их, выделился из окружающей тьмы силуэт гиганта Эльборуса: до его глетчеров отсюда было не более 2 верст. Виден был только восточный пик, западный же закрывался от нас одним из снежных пиков Садырлара. Мы, как оказалось, находились под самой снеговой линией, на высоте 11,200 фут., как показано на пятиверстной карте. Ночью здесь был мороз: утром трава была покрыта белым инеем; вода в лужицах за ночь покрылась тонким льдом. Термометр в тени показывал в 7 час. утра только 1° тепл. К 8 часам термометр поднялся еще на два градуса и более уже не поднимался, пока мы не спустились в ущелье Малки, выбравшись из области туманов. Обыкновенно туманы начинают окутывать горы с 8 час. утра; к полудню горы открываются снова; с 3 часов пополудни туманы снова ползут на вершины гор и скрывают их до наступления ночи. Это явление повторяется изо дня в день. Но выпадают очень редкие дни, когда горы и вершины открыты в продолжение суток и более. На небе ни облачка. [119] Тишина невозмутимая. Прекрасен тогда бывает закат в горах, и еще прекраснее утро!

В такое именно утро мы поспешили покинуть стоянку у пастуха и через полчаса очутились на перевальной площадке у северного подножья Эльборуса. Теперь уже ничто не мешало смотреть на эту гору: она вся перед нами от подножья до маковки. От площадки прямо начинаются снеговые поля Минги-тау. Оба его пика, имея громадное общее основание, разделяются довольно глубокой седловиной и каждый из них является, как и с юга, самостоятельным конусом. Западный пик имеет более правильную форму, чем восточный, шире и выше последнего. Восточный и отсюда кажется наклоненным к востоку. На снежных полях западного пика торчат местами обнаженные темные скалы, восточный же весь окутан белою пеленою. Эльборус с площадки кажется вполне доступным. Впрочем, одно зрение не может дать точного представления о доступности вершин. Чаще бывает даже обратное впечатлению. С пункта, где мы находились, нельзя судить и о величине Эльборуса: несмотря на близость расстояния, он отсюда кажется небольшим снежным холмом с двумя рогами, тогда как из Хурзука, напр., он кажется гигантом. Сам по себе Эльборус ничего величественно грозного не представляет: для вида, пейзажа, картины необходима к Эльборусу декоративная обстановка, а отсюда, с площадки, вы видите только два конуса Минги-тау и ничего более. Вот почему на Эльборус можно любоваться только издали, в обстановке окружающих его гор и вершин. Тем не менее мы испытывали наслаждение от присутствия вблизи нас гиганта Кавказских гор. Площадка, с которой мы любовались на Эльборус, составляет крайнюю высоту перевала к истокам Малки. На ней ни травинки. Кое-где еще лежат сугробы не успевшего стаять снега. Вода в [120] углублениях покрыта льдом. C востока и запада площадка примыкает к глубоким ущельям, в которые ползут Эльборусские глетчеры. Одни из них питают Малку, другие — Хурзук. Площадка эта является водораздельной линией между водами Кубани и Терека. Она составляет первое звено водораздельной цепи, которая тут же разделяется на три гребня: правый направляется на восток по левому берегу Малки под именем Таш-буруна, средний идет прямо на север под именем Таш-сырта и левый направляется несколько волнистыми грядами на запад под именем Садыр-лара. Самый высокий из них средний: он достигает 11,380 фут. высоты и имеет снежные вершины с миниатюрными глетчерами.

К 8 час. утра подул сильный холодный ветер на горы; за ним потянулись туманы, и скоро Эльборус закрылся. Мифический камень Карча-таш защитил нас от пронизывающего ветра на время завтрака, после которого мы поспешили спуститься по левой морене глетчера Малки. Туманы поднялись на вершины и открыли замечательную по красоте долину Малки. Большим каскадом стремится вниз к подножию Эльборуса Малка, вырываясь из-под узкого глетчера. Глубокая долина ее окаймляется на севере оригинальной стеной Таш-буруна и на юге не менее оригинальным гребнем Балык-баш. Стена Таш-буруна увенчана, рядом вершин самых причудливых форм. Не верится, чтобы все это было естественное: и эта стена, почти отвесная, прямая, скрывающая северную даль, и эти многочисленные утесы наподобие башен, призм, пирамид, конусов, падающих колоколен, и те осыпи, что ползут от утесов к подножию стены наподобие лент красных, зеленых, синих, черных и серых. Цвета этих лент чередуются в указанном порядке и повторяются все в том же порядке несколько раз. Особенно красив один утес [121] формы многогранной призмы, до того правильный, что даже зоркие сванеты приняли его издали за искусственную башню на развалинах готического замка.

Другой гребень, Балык-баш, начинается высоко и непосредственно от восточного пика Минги-тау. Скалистый Балык-баш, как нам казалось, мог образоваться потоком лавы, выбрасывавшейся когда-то восточным кратером Эльборуса. Скалы его тоже разнообразных причудливых форм, но не сплошные: они разбросаны утесами по гладкой зеленой поверхности гребня. Точно гигантские грибы, утесы выползают из земли и, кажется, вот подгниют корни этих грибов, и покатятся они на дно глубокой долины Малки. Нам казалось издали, что утесы эти — гигантских размеров валуны, снесенные сюда глетчерами Эльборуса, во ближайший осмотр убедил, что зубья эти составляют породу Балык-баша и не отделены от нее. Порода эта (красноватый гранит с белыми глазками кварца) цветом своим, а самый гребень формою напоминают рыбий балык. Отсюда, быть может, и название этого гребня.

На вершине Балык-баша встречаются котловины, в которых, по всем признакам, еще не так давно покоились альпийские озера. Дно этих котловин не успело еще зарасти травою. Тут же, между утесами Балык-баша, встречаются совершенно горизонтальные площадки, покрытые густою сочною травою. В глубине долины Малки в зеленых берегах покоятся красивые альпийские озерца. Они составляют восхитительные группы. Особенно красива игра лучей в чистой, как хрусталь, воде этих озер. Издали озерца кажутся то голубыми, то зелеными, то огненно-желтыми. Впечатление это исчезло только на расстоянии нескольких десятков саженей от озера, и мы видели не зеленую или голубую, а чистую бесцветную прозрачную воду. По долине и гребню бродят табуны лошадей, овец и крупного рогатого [122] скота. Своим криком они оживляют окрестности. Все это составляет прекраснейшую декорацию для вида на Эльборус, который из глубины долины рисуется действительно грозным, величественным царем живописных окрестностей. Из диких обитателей мы встретили у подножья Эльборуса только лисицу и диких коз (Вероятно, самок туров (Capra Caucasica), диких же коз, т.е. косуль, здесь вовсе нет. Н. Д.). Птиц не видели вовсе. Суслики звонят и здесь.
Admin
Admin
Исследователь
Исследователь

Сообщения : 724
Очки : 967
Репутация : 0
Дата регистрации : 2015-12-27

https://historic.forum2x2.ru

Вернуться к началу Перейти вниз

ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА Empty Re: ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА

Сообщение автор Admin Пн Фев 20, 2017 12:11 pm

К подножью Эльборуса скатываются валуны железняка, зеленоватого и красноватого с молочными глазками кварца, гранита и куски молочного кварца. Других минералов не встречали (Преобладающими породами здесь являются трахиты и лавы.). В долине Малки встречаются маленькие железисто-кислые источники. К полудню добрались мы до коша на берегу Малки. Здесь приютились мы от зноя под навесом из хвороста. Два молодых пастуха взбивали масло в подвешенной на треножник бочке. Они имели весьма скучный, озабоченный вид. Один из них отвечал нам следующее на просьбу нашу дать молока и сыру, за что мы обещались заплатить: «Мы не торговцы, и пищу продавать не можем, ибо свято чтим наши обычаи. Мы не имеем возможности достойно принять здесь гостей: у нас нет шатра, хлеба, пива. Все, что мы здесь имеем, отдаем в полное распоряжение господ, а платы не надо: Аллах нам заплатит. Мы просим только не осудить нас за худой прием». По-русски значило: «чем богаты, тем и рады». Нам оставалось только благодарить и извиниться перед детьми природы за предложение платы по незнанию обычаев их. Угрюмый вид пастухов заставил нас предположить, что им не особенно по сердцу наше посещение, почему мы и поспешили предложить плату за пищу. Но ошиблись в [123] своем предположении. Пастухи дня три тому назад, схоронили старики отца и находились еще под впечатлением горя.

Нам принесли войлоки, чашку сметаны, чашку сливок, бурдюк кефиру, фунта три свежего масла, три больших круга сыру. Все предлагалось радушно, почтительно, с серьезным видом. Они как бы священнодействовали. В манерах и речи их сквозило сознание исполняемого долга. Быть может, им в первый раз пришлось применить на деле обязанности гостеприимства, которым учили их старцы. Мы предложили им сесть с нами и разделить пищу, — они отказались, сказав, что обычаи запрещают им есть вместе с гостями и обязывают их прислуживать гостям во время еды. Они отошли к сторонке и стояли, видимо, ожидая наших приказаний. Стоять перед гостем — значит оказывать ему почет и уважение, равные отцу и старцам. Так принимают пастухи. Лица наших сванов просияли при виде изобилия пищи. Для них такое угощение было целым праздником, пиром. Много есть, и еще больше пить — необходимые условия сванетской пирушки.

Дружелюбно расставшись с пастухами, мы перешли вброд Малку и начали подъем на Балык-баш. Пастух показывал нам дорогу. По берегу Малки в этом месте нет пути: его преграждают отвесные скалы, спускающиеся с обеих сторону в Малку. Река прорезывает Балык-баш наискось и образует при выходе из скалистых ворот большой живописный водопад. Водопад, этот лежит верстах в 8 — 10 от истоков Малки. Мы видели его издали, со следующего за Балык-башем уса от Эльборуса. Эльборус составляет горный узел для множества цепей, идущих от него в разные стороны наподобие длинных усов. Между этими цепями лежат глубокие долины, по дну которых мчатся горные потоки. Северные и восточные из этих долин безлесны и не так живописны, как [124] остальные лесистые. Из безлесных долин наиболее живописна долина истоков Малки. Безлесность долин объясняется высоким положением над уровнем моря. Леса прекращаются на северном склоне на высоте 7000 фут.

Кроме Балык-баша путь из долины Малки в долину Баксана перерезывается довольно высоким Эльборусским отрогом, который называли нам Кыртык-баш по имени реки Кыртыка, берущей от него свое начало. Отрог этот ошибочно назван на карте Балык-башем, в чем мы убедились из расспросов у пастухов. Высота отрога Кыртык-баш 12,908 фут., проход же несколько ниже, однако ж за пределами растительности, т.е. 10,000 фут.

Мы думали в этот день перевалить в долину Кыртыка, но под перевалом нас окутал такой густой туман, что мы не раз сбивались с пути и блуждали по плоскогорью. К довершению всех благ полил дождь, которому конца не предвиделось. Чутье сванов привело нас на кош, и мы решились переждать здесь непогоду. Пастух, по обыкновению, принял нас весьма любезно. Кош был не крытый, и нам пришлось разбить свою палатку под дождем прямо в воде. Здесь мы снова встретились с «новаками» Кара-чая. Карачаевские кулаки, как уже сказано было, живут аристократами, белоручками. Свои табуны они нанимают пасти бедных карачаевцев, а сами только разъезжают по кошам для наблюдения и развлечения. Поднявшись на плоскогорье между Балык-башем и Кыртык-башем, мы съехались с целой кавалькадой (до 10 человек) карачаевской аристократии. Они засыпали нас грубо вопросами по-русски: кто? куда? зачем? что надо? и т.д. Мы сразу почуяли, с кем имеем дело и не отвечали. Не дождавшись от нас ответов, аристократы пришпорили лошадей и вихрем понеслись по горам, видимо, желая хвастнуть перед нами удалью наездников. Некоторые из них снова [125] подъезжали к нам, навязывали купить у них лошадей, засыпали опять нас вопросами, но мы молчали, а сванеты тоже отделывались от них незнанием. С видимым неудовольствием они оставили, наконец, нас в покое.

Пастухи никогда не спрашивают вас: кто вы? куда? зачем? Они молча, как бы по священной обязанности, предлагают вам гостеприимство и считают обязанностью еще извиниться за скудость того, что могут предложить. Вы приезжаете на кош, приветствуете пастуха обыкновенным: «алла-соглас» и располагаетесь, как у себя дома. Вам молча подают молоко или сыр, вежливо спрашивают, не нужно ли еще чего. Удовлетворив требования гостя, пастух почтительно отходит от него и продолжает свою работу, если только он был занят чем-нибудь или же, стоя невдалеке в почтительной позе, молча наблюдает за гостем. Речь их всегда звучит тихо, мягко, радушно. Не таковы кулаки аристократы: они грубы, смотрят на вас свысока, презрительно улыбаются. Двое из вышеупомянутой кавалькады рыжебородых нашли нас на коше и без всякой церемонии забрались к нам в палатку, заняв в ней лучшие места перед костром. Бесцеремонность эта возмутила не только нас, но и пастуха, около которого мы приютились: он шепнул нам, что с этими негодяями церемониться нечего; пусть господа выгонят их из палатки, — у них есть собственный крытый кош неподалеку отсюда. Начать ссору нам не хотелось: Бог знает, чем она могла окончиться, но и терпеть нахальство рыжебородых тоже было не желательно. Нам необходимо было разложить свои вещи в палатке, приготовить для себя места и уложить в ней наших сванет, которые были весьма легко одеты и ежились от холода. Мы вежливо попросили рыжебородых отодвинуться к краю палатки, но они окинув нас презрительным взглядом, проворчали что-то недоброжелательное для нас и не тронулись с места. Пришлось [126] покориться и терпеть. Пригласили приютившего нас пастуха ужинать, но тот очень любезно отказался, ссылаясь на то, что закон и обычай запрещают магометанам есть мясо, зарезанное христианином. Пришлось пожалеть о том, что не предоставили самому пастуху зарезать барана, как это делалось раньше. Рыжебородые видели, как резал барана сванет, слышали отказ пастуха, и тем не менее присоседились к нашей трапезе без всякого приглашения с нашей стороны. Они чуть ли не из рук вырывали у наших сванет лучшие куски мяса и ели так, как будто никогда еще не ели баранины. После ужина мы, по обыкновению, напились чаю сами и предоставили в распоряжение сванов остальной чай. Рыжебородые не замедлили и тут присоединиться к нашим сванам, и те вынуждены были напоить их чаем. Когда мы собрались спать, то оказалось, что нам нет места в нашей собственной палатке: пока мы сушились и отогревались у костра, рыжебородые успели уже расположиться в ней и захрапеть. Приказали проводникам приготовить места в палатке. Те растолкали рыжебородых и просили их отодвинуться. У одного из них шевельнулась совесть: он скоро убрался на свой кош, приглашая и другого, но тот ответил, что ему и здесь хорошо и, сдвинутый сванами в угол палатки, захрапел сном праведника. Пришлось разыгрывать роль гостеприимных хозяев и терпеть нахальство рыжебородых до конца.

Ночь эта была одна из самых неприятных за все время путешествия. Утро не принесло нам надежд на хорошую погоду, но из долины Кыртыка приехали баксанцы и сообщили, что там дождя не было и теперь там хорошая солнечная погода. Мы поторопились на перевал, но кобылка Дзюбы на целых три часа задержала наше выступление. Ловили ее все, но она ни за что не хотела расстаться с родными лугами и вихрем летала по оврагам и косогорам. [127]

Рыжебородый придрался к случаю содрать еще с нас в благодарность за гостеприимство и предложил свои услуги поймать кобылку на аркан за 3 рубля. Узнав, что кобылка не наша, он понизил цену до 1 рубля. Дзюба согласился. Долго кобылка не давалась и на аркан. Наш Коста — сванет — бегал за нею наравне со скакуном карачаевца, перерезывал ей путь по косогорам, хватал ее с разбегу за хвост, но она вырывалась. Все и особенно карачаевцы дивились ловкому, неутомимому, быстрому бегу свана. Это было нечто необыкновенное. Так может бегать только сванет. Сванет редко садится на лошадь, да их и очень мало в Сванетии. Большие переходы по ледникам и скалам сваны всегда делают пешком. Обстоятельства эти вырабатывают из сванет необыкновенно выносливых скороходов. Наконец, Коста, подкравшись, схватил кобылку за хвост, а в это время рыжебородый накинул аркан. Над рыжебородым все смеялись: поймал, мол, кобылку на аркан, когда другой держал ее за хвост. Рыжебородый озлился и хотел пустить снова кобылку, но Дзюба поспешил дать ему рубль и получил свою животину. Как эти, так и все прочие подробности, находим нужным привести здесь с тою целью, чтобы возможно полнее фактами очертить физиономии «новаков» и пастухов.

Скоро караван наш тронулся на перевал через Кыртык-баш. Дождь моросил беспрестанно; лошади и люди скользили по грязи, спотыкались и падали. Туман был так густ, что в пяти шагах не видно было человека.

Спустившись в долину Кыртыка, мы, действительно, увидели сияющее солнце. В глубине долины показался лес; нас тянуло туда. В лесу мы и думали остановиться, запастись всем необходимым на кошах, которых в долине было немало. Но, оказалось, у нашего проводника — свана Хамурзы были на Баксане родственники из магометан, [128] двоюродные братья; они имели свой кош в лесу; туда-то нас и потащил Хамурза в надежде, что родственники обрадуются его посещению и угостят его с товарищами на славу.

Каким чудом у христиан-сванет оказываются родственники мусульмане, — это нас весьма занимало. От Хамурзы мы могли добиться только одного: его тетка по матери почему-то вышла замуж за татарина урусбиевского общества и сама отатарилась. Как потом оказалось, это не был единственный случай: татары частенько воруют жен и девиц (конечно, не без согласия последних) у сванов и женятся на них, если они принимают магометанство; если же похищенные захотят остаться христианами, то их обращают в наложниц.

За одного из князей Урусбиевых выдана была княжна из рода сванетских князей Дадешкилиан. Муж этой несчастной княгини принял было до брака христианство, но после брака опять отатарился, не имея сил бороться с презрением к нему со стороны родственников. В мусульманской же религии воспитаны и все его дети. За княгиней пошли в приданое несколько крепостных мужчин и женщин. Все они умерли мусульманами. Один, впрочем, жив еще; он забыл уже и речь сванетскую, а себя считает мусульманином.

Так или иначе, а у нашего Хамурзы оказались родственники татары и, к сожалению, из партии кулаков. Двоюродный брат Хамурзы очень и очень любезно принял нас всех, а за молоко и сыр запросил невероятно дорого. «Не думайте, что мне все это даром достается: я тружусь, работаю. Угощать не намерен!». Он потребовал даже деньги вперед за молоко, боясь, что мы его обманем. Потребовал плату и за ночлег в его коше.

Долина Кыртыка одна из довольно живописных долин северного склона. Местами она суживается до того, что на [129] расстоянии версты и более вы идете узкими воротами, прижимаясь к отвесным стенам скал. У истоков Кыртыка долина довольно широка. Здесь она образует обширное зеленое нагорье, окаймленное высокими кряжами. На западном кряже видна цепь утесистых остроконечных снежных вершин, а на восточном такая же цепь желтых причудливых форм утесов и пещер. Пещеры встречаются на левом берегу и по всему протяжению долины. Некоторые из них довольно обширны, расширяясь, по всем вероятиям, искусственно, и, несомненно, в древности служили надежным убежищем для разоренных обитателей долин во времена нашествия с востока. В пещерах этих горцы находили кости человека, остатки одежд и медных украшений.

Туманы скрывали от нас оконечность Эльборусской цепи, которая вместе с Эльборусом заключает красивый пейзаж долины Кыртыка. В глубине долины растут могучие хвойные леса, заметно поредевшие в последнее время. Массы деревьев срублены без всякой пользы: громадные ели и сосны, сваленные безжалостною рукою человека, заграждают путь на каждом шагу. Нам говорили, что баксанцы нарочно, со злости, повалили эти леса, когда, прослышали, что они скоро должны отойти в казну. Они пытались уже и поджигать эти леса, но неудачно.

Долина Кыртыка имеет южное направление и под прямым углом входит в долину Баксана. С противоположной стороны в долину Баксана от Главного гребня входит долина Адыр-су. Долина Адыр-су весьма живописна: она открывает один из лучших видов на Главный гребень и его глетчеры. Темные хвойные леса тянутся по этой долине до самых глетчеров.

При слиянии Кыртыка и Адыр-су с Баксаном лежит аул Урусбиев. Место для аула избрано самое выгодное и чрезвычайно живописное. Здесь сходятся четыре пути: два [130] из Сванетии — через Донгуз-орун, через Гвалду (по Адылу), из Карачая по Кыртыку и на северо-восток, на плоскость — по долине Баксана (В Сванетию есть еще дорога через перевал Юсенги, а в Карачай через Джиппер. Н. Д.). Долина Баксана открывает прекраснейший вид к Донгуз-оруну. Из-за могучих корабельных лесов глядят громадные снежные пики Главного гребня. Пики эти отсюда кажутся громадными особенно потому, что главная цепь обрывается в долину Баксана сплошною, местами почти отвесною, стеною, а самая долина весьма глубока: Урусбиев аул лежит на высоте только 5136 фут. Большинство же второстепенных пиков этой части гребня, как напр., Ужба, Донгуз-орун, Гвалда и т.д. достигают высоты в 3 раза большей. Боковые долины от Главного гребня: Адыр-су, долина Адыла и верховьев Баксана, — открывают наблюдателю целое море глетчеров и снеговых полей. Все виды из долины Баксана чрезвычайно живописны, но грозно-суровы, неприветливы.
Admin
Admin
Исследователь
Исследователь

Сообщения : 724
Очки : 967
Репутация : 0
Дата регистрации : 2015-12-27

https://historic.forum2x2.ru

Вернуться к началу Перейти вниз

ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА Empty Re: ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА

Сообщение автор Admin Пн Фев 20, 2017 12:12 pm

В Урусбиевском ауле нас встретил аульный писарь из русских. Он сделал распоряжение, чтобы нас отвели на общественную квартиру, по местному «кунацкую». Квартира оказалась неособенно удобною: мрачная маленькая сакля без окон и с большим очагом, труба которого заменяла окно и служила прекрасным вентилятором. Грязи и пыли в сакле было более, чем достаточно. Половину сакли занимала неуклюжая кровать, на которую, вместо досок, положены были кривые бревна. «Лесу-то у нас много, а вот обработать, распилить хотя бы его на доски, некому и нечем», объяснял нам писарь. Кунацкая сакля служила и залой для сельского суда. Писарь сообщил нам, что Измаила Урусбиева, о котором мы слышали много очень хорошего и с которым очень желали познакомиться, не было [131] дома. У князя Измаила, как нам говорили, есть прекрасная коллекция древностей, собранных им на горских землях. Он большой знаток прошлого и настоящего горцев, прекрасный ходок по горам и знает природу, как собственный дом. Князь славится радушным гостеприимством и патриархальной простотою. Дома у князя оставались одни женщины. Две дочери его оказали нам радушное гостеприимство. Старшина был тоже в отсутствие, а помощник его и здесь оказался из партии «новаков» Карачая. Он всеми силами старался поскорее выжить нас из аула.

В Урусбиеве мы познакомились и с княгиней-христианкой, о которой упоминали уже раньше. Больная чахоточная женщина в самом несчастном положении, какое только можно представить. Она, как христианка, вынуждена переносить презрение мужа, собственных мусульман-детей и целого общества. Ей не дают спокойно помолиться Богу: стучат в окна во время молитвы, сквернословят, ругаются над иконами, над ее религией. Один из князей картджюртских похитил у нее старшую дочь, и она повенчалась с ним по мусульманскому закону. Другую тоже собирается похитить один из чегемских князей. Горе загнало ее в чахотку и из красавицы сделало какую-то замогильную тень женщины. Бедная женщина хотела отвести с нами свою наболевшую душу, вылить свое горе, но объясняться приходилось через переводчиков, что было не особенно удобно. Она просила у нас лекарств, просила помочь чем-либо ей, облегчить ее страдания. В нашей дорожной аптечке нашлись кое-какие капли от кашля. Когда после принятия их ей стало легче, кашель утих немного, то она умоляла нас остаться хотя бы дней на десять в Урусбиеве, наивно думая, что мы можем ее вылечить, и она за это время может выздороветь окончательно. Жаль было эту мученицу, так радушно принявшую нас, смотревшую на нас, как на [132] близких ей по духу, по вере, как на вестников с ее родины. Но что было делать — наша помощь больной ничего не значила бы в этом случае: она была уже почти на смертном одре.

Весть о том, что княгине стало легче от наших капель, быстро облетела весь аул, и вот потянулись к нашей сакле больные аула, прося облегчения в их страданиях. Тут были и хромые, и больные глазами, с перебитыми и отмороженными руками и ногами, с язвами, опухолями. Но слабых грудью и лихорадочных не было ни единого. В толпе больных были и женщины, и дети. Мы заявили через писаря, что лечить не умеем, что мы вовсе не доктора. Нам отвечали: «вы народ ученый, а этого достаточно, чтобы уметь лечить». Толпа упрекнула нас в том, что мы помогли княгине из особенной приязни, а для них, людей бедных, жаль нам лекарства. Волей-неволей пришлось разыграть роль врачей и раздать лекарства с советами. Толпа разошлась очень довольною.

В подарок за лечение княгиня и некоторые из пациентов прислали нам по хлебу, который здесь ценится чуть ли не на вес золота и составляет лакомство не только для бедных, но и для зажиточных.

Урусбиевцы одолели нас каким-то цыганским попрошайничеством. Чуть ли не целый аул явился с просьбой: «давай табак». Просили сахару, чаю, просили подарить ружье, револьвер, нож, бутылку и т.д. Любопытство, свойственное особенно горцам, можно еще им простить, но попрошайничество, это большой порок, замеченный нами только в Урусбие.

Народности, населяющей Урусбий мы не коснемся, так как пришлось бы повторить все то, что сказано уже о карачаевцах. Урусбиево населено карачаевцами, вышедшими сюда не так давно из долины Кубани. Князья Урусбиевы утвердились здесь сравнительно тоже недавно. Вот что об [133] этом говорится в очерках Ковалевского и Иванюкова (см. «Вестник Европы» 1886 г., кн. 1-я и 2-я — «У подошвы Эльборуса»):

«Выходцы из Безинги (общество горцев в долине Урвана), родоначальники князей этого племени (Урусбиевых), поселились прежде всего на Кумыке, задолго пред этим оставленном карачаевцами и в то время пустопорожнем, а затем перешли в Баксанскую долину. С Урусбиевыми прибыли сюда и две семьи каракшей или подчиненных им вассалов, а также незначительное число крестьян (чагар) и рабов (касаков). Позднейшие поселенцы должны были просить земли у Урусбиевых, которые, впрочем, наделяли их с большой щедростью, дорожа приобретением рабочих рук. Тем не менее до времен Мурзакула, отца теперешнего главы рода, население аула было так малочисленно, что составляло всего на всего двадцать дворов, и с этой-то горстью храбрецов пришлось Урусбиевым отстаивать свою независимость от соседей; они то подпадали под главенство Кабарды и платили дань ее князьям, то обращали эту зависимость в пустой звук, в неотвечающую содержанию форму».

В настоящее время аул еще не велик — в нем насчитывается до 300 дворов и до 2 1/2 тысяч душ. Удобных для хлебопашества и сенокосных земель насчитывается более 200 десятин. Прочие земли не приведены еще в известность. Десятина пахотной земли оценивается в 1000 р. десятина сенокосной 50 руб. Пахотная земля находится в частном подворном владении с правом продажи и перепродажи ее только в руки односельцам или вступившим в общество по решению схода. Большинство пастбищ принадлежит князьям. Им же принадлежит и большая часть пахотной земли, сенокосов. Пахотные земли и сенокосы арендуются у князей исполу. За аренду пастбищ платят со 100 баранов одного. При расчетах платы с крупного [134] рогатого скота два барана считаются за одну штуку рогатого скота. Крупного рогатого скота насчитывают в ауле более 5000 штук, мелкого более 50,000 штук, лошадей не более 2 тысяч. Лошадь на месте стоит от 30 до 50 руб.; наилучшие от 100 до 200 руб. Крупный рогатый скот от 10 до 20 руб., мелкий — от 2 до 5 руб. Ягнята от 75 к. до 1 руб. 20 коп. Подати распределяются сельским сходом, причем принимается в расчет число взрослых мужчин в семье и состоятельность последней. Молодые люди до 25 лет и старики, к труду неспособные, в расчет не входят. Право голоса на сельских сходах мужчина получает по достижении 25 лет и старцы до 90 лет. Старцам и здесь, как в Карачае, предоставлено нравственное руководительство обществом.

Податей казенных сходит от 1 до 5 руб. на двор, земских сборов — 1 р. — 1 р. 50 к. В других аулах почти то же самое. Урусбиевцы, по сравнению с карачаевцами истоков Кубани, выглядят бедняками. Общественная казна почти пуста. Аул грязен, сакли слишком уж убогие. Сельское управление помещается в частном здании одного из местных кулаков-богачей. Это единственное здание, выстроенное на русский манер, если не считать кунацкой и дома князя Измаила. Да и дом князя выстроен скорее для случайных гостей, чем для жилья: семейство его предпочитает жить по-старому, в темных и душных саклях. Общественная квартира или «кунацкая» тоже нанимается. Общество не имеет достаточно средств на удовлетворение нужд первой необходимости. Дороги крайне запущены. По долине Баксана существовала когда-то порядочная колесная дорога; теперь она становится часто невозможной и для пешехода.

В Урусбиевском ауле мы рассчитали своих славных проводников-сванов и простились с ними. Жаль было расставаться с этим добрым народом, жаль было и им [135] покинуть нас, — так мы привыкли почти за три недели пути друг к другу. Сваны говорили, что с удовольствием пошли бы с нами и дальше, но горячая рабочая пора призывала их на родину. Сенокосная пора для них дороже денег. В благодарность за верную службу мы заплатили им сверх положенного по уговору и одарили кого чем могли.

Расстались мы большими друзьями, сохранив в памяти много приятных воспоминаний о Сванетии и сванах вообще и о наших проводниках особенно. Доверие к последним с нашей стороны было безгранично: с ними мы могли идти хоть на край света, не боясь никаких преград и презирая опасности. В лесах, трущобах, на ледниках, в грозу, холод, бурю — сваны одинаково невозмутимы, одинаково веселы, беспечны, в опасностях и нужде находчивы, в трудах выносливы, в обращении почтительны, безгранично преданы. Оценили мы особенно достоинство сванов, когда узнали короче карачаевцев и особенно следующих наших проводников-татар. Сваны сделали с нами около 300 верст отчаянного пути, часто задыхались в невообразимо трудных переходах под тяжелою ношею нашего багажа, дрожали от холода, — но не единого упрека нам, не клянчили прибавки к плате, не роптали на свое положение, как это делали потом проводники татары. Последние требовали лошадей и под себя, хотя шли за вьюком налегке и по относительно легким путям. Нам не раз приходилось потом чередоваться с проводниками-татарами в езде на лошади, иначе они отказывались идти дальше, жалуясь на усталость, на непривычку ходить пешком. Последнее считается большим неприличием у татар и особенно для князей и дворян. Со сванами ничего подобного не бывало. В опасностях нам же приходилось ободрять проводников-татар и чуть ли не насильно тащить их далее. Между тем достаточно было взглянуть в спокойное улыбающееся лицо свана, [136] чтобы хладнокровно взглянуть в лицо опасности. Сванет — одушевленная скала, горец-татарин — хрупкая тросточка в сравнении с ним. Сванеты развлекали нас во время пути песнями, шутками между собою, — татары-проводники допекали нас жалобами, протестами, грубостью и нахальством. Не хотим сказать этим, что все татары таковы: конечно, есть и между ними герои и хорошие люди, но они на пастбищах, в труде, заняты домашними делами, нам же в проводники попадались праздные лентяи, составляющие добрую половину населения горских татар. Приходилось поневоле довольствоваться тем, что с трудом могли отыскать даже за тройную против сванет плату. В числе наших докучных посетителей быль некто Омар, кое-как говоривший по-русски. Он оказался человеком бывалым: был и в Питере и за границей — служил лакеем у одного из князей Урусбиевых. Этот-то бывалый человек и выразил желание служить и сопутствовать нам. В числе посетителей наших оказался и один из знаменитых карачаевских охотников — некто Ахия. Он уже не раз служил проводником у путешественников, взбирался и на Эльборус с англичанами. Мы старались залучить и его, но у него оказались важные домашние дела, почему он и отказался сопутствовать нам. Он предложил нам в проводники своего старшего брата. Ахия производил весьма приятное впечатление своей мощной фигурой, деловою серьезностью и почтительным обращением. Он не раз усовещевал толпу попрошаек и прогонял их, когда они очень надоедали. Ахия был охотник, а этого достаточно, чтобы причислить его к лучшим людям Карачая. Он видел, напр., что мы очень нуждаемся в хлебе, и прислал нам его на дорогу, наотрез отказавшись от платы. Брат его оказался угрюмым, молчаливым, плечистым стариком за 50 лет. Он ни слова не говорил по-русски. Для вещей наняли вьючную лошадь по 2 руб. в сутки. Две [137] верховые лошади пошли за ту же цену. Омар пошел с платою 1 руб. 50 коп. суточных, старик согласился за 1 рубль.

Из Урусбиева мы сделали экскурсию в альпийскому озеру Сыльтран-кель, о живописности которого нам много наговорили. Озеро лежит верстах в 10 — 12 в с.-западу от аула. Дожди и туманы заставляли было отказаться от поездки, но Ахия предсказал к обеду погоду, и мы решились отправиться.

Путь из аула идет по правому берегу ручья Сыльтран, который прорезывает аул и на его окраине сливается с Кыртыком. Ручей этот получает начало из озера того же имени. В 1881 году Сальтран наделал много бед в Урусбиеве. В одну ночь озеро напором воды прорвало свои берега, и вода стеною хлынула в аул, сокрушая все на своем пути. Более десятка домов снесено было до основания, погибло много скота, запасов всякого рода. В волнах разъярившегося ручейка утонуло несколько карачаевцев, неуспевших выскочить из домов.

Тропа по скалам ведет только на расстоянии 5 верст от аула и теряется в небольшом зеленом нагорье, по которому пасется аульный скот, оставляемый дома для хозяйственных нужд. За нагорьем возвышается скалистый кряж, составляющий оконечность одного из Эльборусских отрогов. Кряж этот спускается в долину Кыртыка несколькими красивыми уступами. Он прорезывается Сыльтраном в поперечном направлении. Прорез этот образует чрезвычайно узкое и дикое ущелье, загроможденное остроконечными валунами. Уступы кряжа образуют в ущелье Сыльтрана трое скалистых естественных ворот. За каждыми воротами небольшая площадка, а за нею снова отвесные скалы. У озера были немногие и из урусбиевцев, а [138] путешественники, по словам Омара, не заглядывали туда и вовсе (Это озеро в 1872 году посетили Грове, Гординер, Мур и Уоккер. Н. Д.). Причиною этому действительно невозможный путь, или, лучше сказать, отсутствие какого бы то ни было пути. Приходилось кошкой карабкаться на скалы, срываться с уступов, прыгать с валуна на валун. Руки и лица наши были в крови от царапин и ушибов, но мы уже победили много опасных препятствий, и обидно было бы возвратиться, не достигнув цели. Сопровождал нас только брат Ахии. Он ободрял нас своим спокойствием, хотя сам шел к озеру тоже только в первый раз. Вот, наконец, добрались мы и до последних ворот, и, действительно, увидели чудную панораму альпийского озера. Озеро лежит на последней террасе, западная сторона которой окаймляется снеговым кряжем с коническими пиками и глетчерами, которые сползают прямо в озеро. Озеро не велико, — не более квадратной версты. Форма его близка к эллиптической, с выемкой на большой восточной дуге. Вода в нем отливает голубовато-зеленым цветом. Поверхность воды спокойна: ее не рябит здесь и сильный пронизывающей ветер, который проносится над вершинами и утесами, не достигая поверхности озера. Глубина озера, по всей вероятности, не маленькая: несмотря на хрустальную прозрачность воды, дна не видно уже на расстоянии сажени от берега. До прорыва 1881 года оно заметно было глубже, по крайней мере, аршина на 2 — 3. Озеро это лежит под снеговою линией, на высоте не менее 10,000 фут. Растительности вокруг него никакой: она прекращается уже перед последними воротами. С западной стороны в озеро падают осовы снега с конического пика Кёль-баш. В озеро проникают только косые лучи заходящего солнца. Глетчеры и снеговые поля, обращенные [139] к озеру, почти весь день находятся в тени и не тают. Ни на одном глетчере мы не заметили и малейшей борозды, которую обыкновенно промывают во льду ручьи. Температура воды в озере в 4 часа пополудни была 4° R.

Охотники, посещавшие озеро ранней весною, рассказывали, что видели на озере громадные плавающие ледяные глыбы причудливых форм. Мы их уже не застали.

Восточные берега озера низки и стеною обрываются в ущелье Сыльтрана. Здесь возвышается футов на двадцать над озером скалистый утес с оголенной, как бы срезанной, вершиной. С вершины утеса открывается прекраснейший вид в долину Кыртыка и Баксана, на Главный хребет и на Эльборусский кряж. Эльборус был в тумане, но он, по всем вероятиям, должен быть видим отсюда. С вершины же утеса наблюдатель видит и все озеро, и окружающие его с трех сторон глетчеры, и снежные пики, тени от которых купаются в хрустальной воде озера. Юго-западные глетчеры сползают прямо в озеро и тоже купаются в нем; западные же нависли над гранитными скалами и грозят рухнуть в озеро. На восточных берегах озера масса помету туров, медведей и индеек. Горные индейки (джумарики) гнездятся тут же в окрестных скалах. Перед нашим приходом пастух спугнул большое стадо туров с зеленого нагорья, куда они на заре спускаются пастись.

Было уже около 5 часов вечера. Солнце то показывалось, то пряталось в туманах, которые ползли целыми колоннами в ворота озера из глубины долины Кыртыка. Временами моросил мелкий дождь. В долине перед нами показалась радуга в виде совершенно правильного кольца — явление очень редкое в природе. Кольцо рисовалось в тумане, который медленно подымался к нам из глубины долины. Величина кольца около 10 саженей в диаметре. Внутри [140] кольца отчетливыми силуэтами рисовались наши фигуры так, что ноги стояли на нижней его дуге, а голова немного не упиралась в верхнюю дугу. Кольцо и наши силуэты были в вертикальном положении и очень близко от нас. Солнечный спектр поражал нас своею яркостью и отчетливостью цветов. Явление это продолжалось около 5 минут и исчезло вместе с заходом солнца за вершины. Перед заходом солнца термометр показывал 12° R, но лишь только солнце спряталось за вершины, он быстро упал до 5° и продолжал медленно опускаться до 3°. Подул сильный холодный ветер от снеговых полей и в несколько минут разогнал туманы. Небо и вершины очистились. На конических пиках догорали ярким заревом последние лучи заходящего солнца. Долины погружались во мрак. Спустились мы по другому с.-восточному истоку Сыльтрана. Исток этот завален массою остроконечных валунов, упавших с утеса, на котором мы стояли. Напор воды в 1881 году, по всей вероятности, прорвал утесистый берег именно в этом месте. Причиною наводнения, быть может, послужил большой снежный или ледяной обвал, свалившийся в озеро с окружающих его пиков и глетчеров.

Озеро Сыльтран-кёль не показано на пятиверстной карте. Ручей Сылтран обозначен тоже не верно: он впадает в Кыртык не перед аулом, как показано на карте, а в самом ауле и в полуверсте от аула образует водопад.

В аул мы вернулись уже при луне, озарявшей фантастическим светом живописные окрестности и служившей нам фонарем в опасном пути от озера. Всю ночь аул оглашался песнями, звуками гармоник, выстрелами и криками ликующей молодежи обоего пола. Наступил предпокосный праздник, приближалась рабочая пора. Горцы заранее вознаграждали себя увеселениями и разгульной праздностью за те труды и лишения, которые понесут в рабочую пору. [141]

Сенокосная пора для горцев, действительно, самое дорогое время: необходимо сделать большие запасы сена, чтобы прокормить свой скот в суровую долгую зиму. К сенокосу готовятся целую неделю. Молодежь празднует и веселится, бродя с гармоникой и песнями по аулу. Ночью же собираются у какой-либо девицы в доме и танцуют там до зари. Солидные же горцы налаживают косы, грабли, вилы, галдят на сходах, едут на базары за необходимыми покупками. Старики на сходах определяют день начала сенокоса. Наступает желанный день, и аул подымается в поход с песнями, гиканьем, скачкой, пляской, кто пешком, кто верхом. Дома остаются только убогие старики и старухи, малые дети и аульные аристократки. Покосы отстоят большею частью далеко от аула, — иногда верст за 20 и более. Дележи покоса и недоразумения с соседями кабардинцами, которые часто успевают выкосить траву и на татарских землях до прихода последних, оканчиваются иногда кровопролитными схватками. Поэтому на покос отправляются во всеоружии. А так как покос в одно время и труд, и праздник, то все запасаются и праздничным платьем.

Покинули мы Урусбиевский аул в самый разгар предпокосного праздника. Дальнейший путь наш лежал по долине Баксана в Чегем. Из Урусбия в Чегем ведут два пути: старый — от Курхужана (обозначен на карте) через горы Джабугушкин и Атмыш-кол, и новый — по р. Кесанты и южному нагорью хребта Лха (на карте не обозначен еще). Первый короче, но труднее. В Курхужане нам сказали, что он в то лето был недоступен от множества обвалов. Мы направились вторым путем.
Admin
Admin
Исследователь
Исследователь

Сообщения : 724
Очки : 967
Репутация : 0
Дата регистрации : 2015-12-27

https://historic.forum2x2.ru

Вернуться к началу Перейти вниз

ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА Empty Re: ТЕПЦОВ В. Я. ПО ИСТОКАМ КУБАНИ И ТЕРЕКА

Сообщение автор Admin Пн Фев 20, 2017 12:12 pm

Долина Баксана довольно широка и безлесна. Верст за 5 до Курхужана почти у самой дороги лежит древнее кладбище. Могилы на нем в виде небольших каменных курганов и только один памятник в виде часовеньки с [142] пирамидальною крышею. Омар говорил нам, что кладбище это карачаевское, а памятник-часовенька стоит на могиле карачаевского князя Камгута, дяди родоначальника карачаевцев — Карча. Набожные мусульмане помолились у памятника Камгута.

К ночи добрались мы до Курхужана. Курхужан — маленький, грязный, нестерпимо вонючий выселок из Урусбиевского аула. Жители его разводят уже огороды, засеянные картофелем и фасолью. Никаких аульных властей здесь не оказалось, а из бывших на лицо жителей никто не изъявил желания приютить нас. Мы уже думали покинуть негостеприимный выселок и заночевать под дождем в поле, но работавший здесь землемер предложил нам свою квартиру и выручил нас, таким образом, из большой неприятности.

От Курхужана долина Баксана утрачивает свой оригинальный дикий вид и местами являет простор полей, широко раздвигаясь в стороны. Долина когда-то была в лучшем виде, чем теперь. По всем признакам здесь когда-то жили культурные племена. Видны во многих местах остатки оросительных каналов, подымавшихся высоко на горы. Кое-где сохраняются еще остатки башен, развалины церквей и других сооружений. На пологих склонах гор видны ряды террасовидных площадок — несомненные следы бывших полей. Ныне же долина Баксана, как и долина верховьев Кубани, представляет жалкий вид запустения. Изредка, вблизи берегов реки, встречаются клочки ячменя, кое-где по возобновленным кое-как каналам течет вода, которую напускают на покосы. Такие обработанные, видимо, неумелою рукою клочки земли встречаются весьма редко. Все остальное выбито скотом и съедено сусликами. От Курхужана по долине Баксана встречается уже и пернатое племя: вороны, грачи, сороки, жаворонки, множество [143] коршунов и орлов. Долина принимает особенно живописный вид в том месте, где к левому берегу Баксана примыкает обрывистый хребет Алмалы-кая. В скалах Алмалы-кая множество зеленых террас и темных пещер. На скалах торчат утесы самых причудливых форм. Красивым каскадом скалы прорезываются речкой Гижгад, долина которой, по словам Омара, весьма красива, лесиста и в древности была густо населена, о чем можно судить по множеству развалин. На левом берегу Баксана видны древние кладбища с памятниками, а по правому низкому берегу тянется ряд каменных курганов. Хребет Алмалы-кая на западе обрывается оригинальною вершиною, туземное название которой означает Бабий-зуб. Утес этот, действительно, напоминает зуб человека, торчащий раздвоенным корнем вверх.

Скоро мы оставили долину Баксана и свернули в долину его правого притока Кесанты. В устьях этой речки тоже была стоянка землемера, который весьма любезно пригласил нас к себе на отдых. Тут вблизи находились два маленькие поселения: хутор Атажукова и поселок Озроков. Расположены эти выселки на развалинах старинных христианских поселений, — первый на левом берегу Баксана у подошвы хребта Алмалы-кая, — второй на правом берегу у подошвы хребта Лха. Хребет Лха тянется широкой скалистой грядою от Чегема до Баксана, перерезывая эти реки порогами. Террасовидные склоны известкового хребта Лха местами, в долинах рек, весьма живописны. Все нагорье этого хребта покрыто густою сочною травою. Из-за этих прекрасных пастбищ велись и ведутся еще жаркие споры между урусбиевцами и чегемцами. С западной стороны Лха обмывается довольно большою речкой Кесанты, долина которой весьма живописна: она тянется змееобразной лентой между отвесными известковыми скалами и уходит, в леса и [144] высокий скалистый гребень Сокашили-тау. Долина производит впечатление скрытого, уединенного места. Пещеры ее скал и таинственные дебри в истоках не раз прятали былое население от алчных хищников, направлявшихся по долине Баксана.

На правом высоком берегу Кесанты, вблизи Озрокова, оставлено былым населением древнее кладбище. На левом берегу развалины церкви и тоже могилы вокруг нее. На остатках восточной стены сохранился выбитый на камне крест, — фактическое указание на то, что долина Баксана в древности была обитаема христианами. В подтверждение этому предположению является и то обстоятельство, что все склепы могил расположены по направлению с запада на восток, к восходу солнца, по древнему христианскому обычаю. Лучшим же доказательством того, что данное кладбище христианское, служат предметы, найденные в могилах. Священнослужители и в древности погребались вблизи церкви. Один из озроковцев показал нам, по-видимому, бронзовые гвоздики, шляпки которых имели изображение или креста, или круга. Предметы эти, прекрасно сохранившиеся, найдены им в склепе около развалин церкви. Гвоздики очень мелки и, по всей вероятности, служили украшением священнической ризы.

Взглянем теперь на кладбище. Издали на террасовидной площадке замечаются только три больших кургана почти на самом берегу Кесанты. Вблизи же на самом кладбище глаз отличает множество, едва заметных, зеленых возвышений в форме курганов. Курганы эти и суть могилы исчезнувших христиан. Все курганы уже разрыты жадными до драгоценностей татарами, несмотря на запрещения властей. Открыть склеп — минутное дело. Хищник определяет западную сторону кургана, вырывает здесь киркой или лопатой небольшую яму, 3/4 аршина глубиною, находит [145] вертикально стоящую плиту, которая закрывает отверстие, ведущее в склеп. Остается только отвалить эту плиту, и могила разрыта. Отверстие, ведущее в склеп, узко настолько, что в него с большим трудом может пролезть человек средней дородности. Склеп на извести из серого песчаника и имеет форму ящика 2 1/2 — 3 арш. в длину, 1 1/2 арш. в ширину и 2 — 2 1/2 арш. в глубину. Сверху склепы закрыты большею частью цельными плитами песчаника. Промежности между камнями и все щели залиты известью. Входная и верхняя плиты тоже залиты прочным известковым цементом. На закрытый склеп насыпался небольшой курган земли для именитого. Форма могил, таким образом, напоминает гроб Господа нашего Иисуса Христа, — пещеру, вход в которую закрыт каменною плитою. Такой формы могил придерживались христиане первых веков. По берегу Кесанты потом нам встречались настоящие пещерные могилы, высеченные в скалах Лха. Отваленные хищниками плиты открывали склеп со множеством костей и черепов покойников, но не в саванах, а одеждах с украшениями. На костях мы нашли остатки шелковых тканей довольно тонкой работы. Во многих могилах находили мы стеклянные бусы, преимущественно синего цвета. Один из озроковцев продал нам несколько украшений, томпаковых и бронзовых, вынутым им из этих могил: тут были пряжки и бляхи от поясов, какие-то кружки, птичья томпаковая голова, томпаковые пуговицы, украшение, напоминающее птицу с опущенным вниз хвостом, часть, по-видимому, выточенного, каменного стержня, нечто в роде бронзовой серьги и друг. вещички неизвестного назначения. За украшения с ризы священника татарин просил дорого, думая, что они золотые. Золото покойникам, вероятно, было еще неизвестно: его не оказалось, по словам татар, и в склепах под большими курганами. Сожалеем, что не имели средств [146] приобрести все украшения, добытые в могилах этих христиан. В стенах склепов устроены ниши, в которые ставилась посуда и, по всем вероятиям, не пустая: в одном из глиняных кувшинов, как нам говорили, замечено было содержимое, видом своим напоминавшее порох. На воздухе оно быстро обратилось в легкую пыль. Содержимое это могло быть просом или чем-нибудь в этом роде. Быть может, в могилы ставили кушанья усопшим, и вообще все то, что необходимо для жизни человека, по суеверию, что покойник, как и живой человек, нуждается во всем материальном, вроде того, напр., как наши малороссы зарывают с покойником трубку, кисет с табаком, огниво и штоф водки, думая, что «люлька козаку — щоб скучно не було, як будет пред райскими воротами Петра (апостола) с ключами ждаты (покурить люльки), и як приде Петр, то упочтует его горилкой, за те ж вин его и в рай пусте». Посуда, найденная нами в склепах, по большей части деревянная, нередко раскрашенная красною и черною краской. Попадались больше круглые миски. Некоторые прекрасно сохранились.

Но более всего нас поразили черепа, валяющиеся в склепах в груде множества костей. Каждый склеп служил, по-видимому, усыпальницей для целой семьи: в одном склепе попадались черепа и детей и взрослых; число черепов в каждом склепе от 2 до 7 и более. Только около трети всех осмотренных нами черепов приближалось к обыкновенной правильной форме. Большинство же черепов имело форму тупого, закругленного вверху, наклонного конуса, основанием которого могла бы быть плоскость, проведенная от переносья к затылку. Наибольший из найденных нами черепов был в длину, от переносья, немного более 7 вершков, при нижнем диаметре около 4 вершков.

Христиане, обитавшие в долине Баксана, во всяком [147] случае не были кочевниками; об оседлости их достаточно свидетельствуют и развалины церквей и самые кладбища. Они были народом культурным, что видно из остатков в могилах, занимались хлебопашеством и проводили оросительные каналы с большим искусством. Остатки таких каналов особенно хорошо сохранились, по словам нашего собеседника — землемера, на предгорьях хребта Алмалы-кая, около хутора Атажукова. На предгорьях же Лха землемер указал нам множество площадок правильной десятинной формы — места бывших пашен, по его и нашему мнению. Пашни эти орошались каналами, проведенными на довольно значительную высоту. Теперь же все здесь под пастбищами. Нынешние обитатели долины Баксана пока еще только пастухи, имеющие весьма смутное представление о хлебе и считающие его излишнею роскошью.

Подробные археологические исследования пока еще не коснулись данной местности, а следовало бы предпринять их немедля, иначе будет поздно: хищники тайком поразроют все могилы и растащут скрытые в них древности, а памятники разрушат. Мы так увлечены были осмотром кладбища, что и не заметили, как день склонился уже к вечеру. Пришлось заночевать у гостеприимного землемера. Один из его рабочих, кабардинец, угостил нас концертом на дудке. Мы, не шутя, заслушались кабардинскими напевами, в которых выражалось то унылое отчаяние, то беззаветная удаль. Дудке аккомпанировали в унисон голоса других кабардинцев. Характерны были напевы, но еще характернее был самый инструмент и способ игры на нем. В горах встречается какое-то лопуховидное растение; длинный стебель его пустой в середине, из него-то и устраивается дудка — сыбысхе по-горски. Сыбысхе представляет с обоих концов открытую трубку, около аршина длиною; ближе к нижнему концу прорезываются три дырочки, как у кларнета; [148] роль закрывающих клапанов играют пальцы правой руки. В другой конец дудки вставляется верхний глазной зуб. Затем играющий легко и медленно дует в трубку, при чем как бы поет горлом. Сыбысхе издает чудесные мягкие звуки, близкие к звукам хорошей флейты. Регистр этого примитивного музыкального инструмента никак не менее регистра флейты. Быстрота, с которою вызываются всевозможные вариации на сыбысхе, особенно поражает слушателя. Мотив мы постарались записать, хотя схватить все характерные мелочи и не удалось нам, да вряд ли это и возможно: мелочи эти — плод фантазии самого музыканта, который сам не сумеет повторить их в точности, а повторение для точной записи необходимо.

На утро мы тронулись далее по долина Бесанты и верстах в пяти от ее устья свернули к востоку — в боковую долину ее притока. На повороте в эту боковую долину у самого берега реки стоят развалины шестиугольной, внутри круглой, древней церкви, а вблизи остатки древнего поселения. Из камней этих развалин выстроен хутор в долине реченки.

Тропа подымается на западные предгорья Лха и все время идет по берегу речушки. Тут, верстах в 3 — 4 от Кесанты, у самой тропинки открытый пещерный склеп, в котором множество костей. Кладбища вокруг не заметно: могила, вероятно, была одиночной. Саженях в 8 вниз от склепа подымается зеленый курган совершенно правильной острой конической формы, около 3 саженей в высоту и аршин 10 в нижнем диаметре. Могила ли это, или просто естественный холмик — решить трудно без раскопки. Таким образом и здесь покоятся еще остатки исчезнувших племен. Древние обитатели этого уединенного уголка, по всем вероятиям, промышляли камнем и плитами для склепов и построек. Об этом ясно свидетельствуют [149] каменоломни в долине этой речушки: сходство могильных плит и пород этих древних каменоломень полное. Ломать здесь песчаник не представляло особого труда, так как он залегает в каменоломнях слегка наклонными слоями.

Долина речушки вывела нас на красивое волнистое плоскогорье Гаргулдун. Перед нами широко расстилалась изумрудная равнина, окаймленная с севера хребтом Лха и с юга хребтом Кёк-таш. На востоке глубоко под нами прорезывало скалы узкое ущелье Чегема. По этой нагорной равнине текли довольно большие ручьи, встречались болота и топи. Табуны лошадей и овец унизывали собою многочисленные холмы, которые и формою и расположением в совокупности производили впечатление застывших волн моря.

Плоскогорье это составляет перевал в долину Чегема. На плоскогорье небольшой, в 3 — 4 двора, выселок из Чегема. На юге плоскогорья среди зеленых холмов серебристою лентою извивается вниз к Чегему, приток его Кёк-таш, а за ним возвышается зеленый гребень того же имени. Кёк-таш — значит козлиный камень. В боках гребня вырыто несколько пещер; в одной из них копошились люди: они добывали кёк-таш — камень, из которого приготовляется ими порошок для чернения козьих кож — сафьяна. Промыслом этим занимаются исключительно болкарцы, обитающие в долине Черека; они же поставляют и сафьян во все горские общества.

У южной подошвы Лха почти от самого берега реки Чегема тянется верст на 5 параллельно Лха глинистый серый гребень — Ак-топрак. Название это означает — белая глина. Гребень этот как бы нарочно изрыт множеством пещер и темных ходов. Говорят, один из подземных ходов идет через всю 2 — 3-верстную ширину гребня. Через этот естественный тоннель проходит скот из одной [150] долины в другую. Овцы, козы и телята прячутся от жары в пещерах и галереях Ак-топрака.

Южная сторона гребня извилиста и отвесна. От гребня здесь отделяются точно выточенные нарочно столбы и круглые башни; множество карнизов и выемок украшают отвесные стены. В общем получается такое впечатление: кажется, что гребень этот служил некогда берегом моря или большого озера, которое плеском своих волн выбило в мягком грунте гребня все эти изгибы, выемки, столбы, пещеры и галереи, а само куда-то потом умчалось.

Но не это одно только привлекает внимание путешествующего к Ак-топраку: в нем турист найдет оригинальные произведения природы, поражающие правильностью и разнообразием форм. В недрах Ак-топрака в мягкой глине лежат точно нарочно выточенные искусною рукою камни разнообразной величины и в большинстве случаев правильной круглой концентричной формы, — формы стопы блинов, когда они уменьшаются поочередно от середины. Ко многим из камней прилепились сбоку такие же маленькие камешки, будто дети к матери. Величина отдельных камней от 1 линии до 8 дюймов в диаметре. Состав — кажется, дилувиальная глина сцементированная известью. Одни по форме напоминают черепах, другие бисквиты, третьи правильный овал и т.д. Изредка встречаются уклонения от правильных и симметричных форм. Встречаются формы сплюснутого с двух сторон шара. Все камни в грунте покоятся в горизонтальном положении; встречаются одинаково в большом количестве как в верхних, так и в нижних пластах. Какой-либо особенной системы в их расположении нами не наблюдалось, за исключением горизонтального положения. Судя по некоторому разнообразию форм можно было бы предположить в камнях Ак-топрака окаменелости морских допотопных животных, как думают [151] многие, видевшие образчики их. Но окаменелости, насколько нам известно, сохраняют оболочку, как окаменелости, или отпечаток этой оболочки в твердой породе, как отпечаток раковин, листьев и т.п., или, наконец, структуру строения клеточек как окаменелости древесных стволов, клеточки которых заполняются веществом породы. В камнях Ак-топрака ничего подобного не замечается, и одна только сомнительная форма, якобы напоминающая некоторых морских животных, дает основание предположению об окаменелостях. Мы с своей стороны сделали совсем иное предположение об образовании камней Ак-топрака, рассуждая на месте о этих чудесах. Нам казалось, что камни эти суть оригинальные произведения воды, для которой скалы Лха когда-то служили берегом. У известковых берегов Лха вода осаждала в большом количестве глину, которая уплотнялась от собственной тяжести. Скалы Лха могли посылать многочисленные ключи в эту массу глины; струи известковой воды, пройдя массу, встречались с водою бывшего моря или скорее пресноводного озера; два противоположные течения воды, встречаясь друга с другом, производят воронкообразные коловороты. Камни Ак-топрака не суть ли произведения нижней известковой воронки этих струевых коловоротов? (Г. Управляющий горною частью Кавказского края, рассмотрев образцы, найденные в Ак-топраке, высказал след.: «образцы представляют собою мергельные (известково-глинистые) конкреции или стяжения, совершенно аналогичные так называемым «иматровским фигурным камням», которые во множестве попадаются в русле р. Вуоксы, вблизи водопада Иматра. Они вымываются атмосферными водами из глин, слагающих берега названной реки и имеют иногда весьма причудливую, чаще же всего бисквитообразную форму. Образование этих конкреций среди глин обусловливается подземною, углекислою водою, циркулирующей, по капиллярным трещинам, в самой породе (в данном случае глине, 6олее или менее известковистой); постоянно растворяя заключающиеся в последней известковые части, она отлагает их вновь, вместе с суспендированными в ней глинистыми частицами вокруг какого-нибудь встречающегося ей на пути твердого тела, напр. кварцевой песчинки и т.п., притом более или менее правильными концентрическими рядами и обыкновенно в несколько слоев».) Известковая вода, вертя глинистую [162] массу, наподобие того, как ком глины вертится на кружале гончара, сцементировала, скрепляла ее частички и уплотняла вертящуюся массу в камень. Все это тем более вероятно, что подземные ключи и ныне журчат во многих галереях Ак-топрака. Из них у подножья этого гребня составляется довольно большой ручей. Вода в ручье грязна, сильно насыщена известью и почему весьма неприятна на вкус.

Проводник наш плохо говорил по-русски, и от него мы не могли добиться, что думают об Ак-топраке горцы. Они боятся заглядывать в его темные ходы из суеверного страха — встретить там шайтанов. Пастухи прогоняют скот через тоннели Ак-топрака на другую сторону, но не нашлось еще смельчака, который сопровождал бы стадо по этим подземным галереям.

Текст воспроизведен по изданию: По истокам Кубани и Терека // Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Вып. 14. Тифлис. 1892
Admin
Admin
Исследователь
Исследователь

Сообщения : 724
Очки : 967
Репутация : 0
Дата регистрации : 2015-12-27

https://historic.forum2x2.ru

Вернуться к началу Перейти вниз

Вернуться к началу

- Похожие темы

 
Права доступа к этому форуму:
Вы не можете отвечать на сообщения